Австралийские рассказы - [25]

Он знал, что поступает неблагоразумно, а кроме того, знал, что заставить детские уста разверзнуться для проклятия — кощунство. И зная, какими последствиями грозит его неблагоразумие, он все же пошел на риск — ради возможности проклясть. Что неминуемо вытекало из Системы.

Он знал, что начинаются последствия, когда на следующее утро, стоя на крыльце веранды, комендант с улыбкой сказал;

— Сегодня вы здесь последний день, Данкен. Постарайтесь использовать его получше. Завтра вернетесь в тюрьму.

Заключенный с вызовом поглядел в стеклянный диск — и задрожал, отдавая честь.

— Слушаю, сэр.

— И еще, Данкен…

— Да, сэр?

— Вы любите детей, Данкен?

— Да, сэр.

— Так вот, вы, как мне известно, хорошо служили здесь в доме, и я делаю вам снисхождение, Данкен, — дети будут иногда навещать вас. Но никаких молитв, Данкен, никаких молитв.

Данкена опять затрясло, хотя все кругом пело, купаясь в теплых солнечных лучах; он склонил голову над мотыгой. Он уже сожалел, что был неблагоразумен.

Через три дня главная тюремная охрана выстроилась, встречая доктора Хэмптона и коменданта, приехавших инспектировать тюрьму.

— Провести перекличку! — распорядился гражданский комендант, обращаясь к помощнику главного надзирателя Таффу.

Все обитатели тюрьмы, за исключением тех, кто, закованный в двойные кандалы, ожидал в своих камерах суда, были выстроены в коридоре.

В тот день были прекращены все работы, ибо начальство намеревалось «переформировать партии», — обстоятельство неприятное для Таффа и гибельное для Дэнни Данкена. Дело в том, что обычно перекличку производили по партиям, и Тафф, зная всех своих подопечных наперечет, мог выпалить их имена по списку, словно он их читал, хотя на самом деле читать он умел только по-печатному. Но перечислить наизусть сорок человек было так же невозможно, как и разобраться в списке, который был написан от руки.

— Провести перекличку! — повторил гражданский комендант.

Тафф отдал честь и заискивающим тоном сообщил их милостям, что «уж очень малюсенькие буквочки, а у него слабые глаза, ваша милость».

— Слабые глаза? — повторил комендант. — Я не знал, что у вас слабые глаза.

— Да, сэр! Но это совсем недавно проявилось. Они поправятся быстро, сэр! — И Тафф про себя поклялся, что даст какому-нибудь каторжнику больничный паек рома и табака, чтобы его поднатаскали в чтении «мелкого почерка». — Быстро поправятся, сэр. Может, дать список кому из ребят, сэр?

Комендант пропустил этот вопрос мимо ушей и продолжал в том же тоне:

— Совсем недавно проявилась эта слабость! Однако насколько же слабы ваши глаза? Взгляните вон туда, на Данкена, Данкена 41–392. Данкена по Вестморлендскому делу. Вы видите у него этот стальной прут — опасное оружие, иметь которое заключенным категорически запрещается по уставу?

Тафф тупо смотрит на Данкена, так же тупо оглядывается; весь строй вытягивает шеи в одном направлении, словно вороны, усевшись в ряд на скале, поворачивают клюв, следя, как живое существо превращается в падаль.

Секунду никто ничего не видит; Данкен стоит прижав руки к бокам, как положено по уставу. Что же это за стальной прут? Где он?

Гражданский комендант Джон Прайс делает шаг вперед, на секунду задерживается, чтобы вставить монокль, а затем указательным пальцем дотрагивается до рокового предмета.

— После переклички предать этого заключенного суду за ношение опасного оружия. Кроме того, вы, Тафф, должны немедленно отправиться к доктору для излечения своего недуга. Пора позаботиться о вашем зрении, если вы уже стали позволять заключенным — и не простым заключенным, а из тюремной партии — носить при себе стальные прутья. Подайте мне список!

Перекличка началась и кончилась. И тогда Дэниел Данкен, № 41–392, осужденный за «Вестморленд», предстал перед судом. Помощник главного надзирателя Тафф докладывал, гражданский комендант Джон Прайс председательствовал в качестве судьи. Доктору Хэмптону, присутствовавшему в качестве любопытного зрителя, предложили стул.

— Что вы имеете сказать в свою защиту, заключенный? — спросил судья.

— Только одно — мне ее принес ваш сынок. Я ему как раз делал паруса для игрушечной лодки, когда вы меня перевели, сэр, вот он и пришел ко мне вчера и принес, чтобы я кончил. Он сказал: «Мама прислала ее, сэр».

— Таким образом, вы признаетесь еще в одном проступке? Общаться с детьми свободных граждан запрещено, это вам прекрасно известно. Однако мы это оставим до следующего раза. Что еще вы можете сказать в свою защиту?

Каторжник затаил дыхание. И весь суд за исключением коменданта и доктора Хэмптона тоже сидел не дыша. Эти двое — можете не сомневаться — дышали совершенно спокойно. На их дыхание мог повлиять только министр ее величества.

— Итак, пятьдесят плетей и на шесть месяцев в сырую каменоломню[5], с конфискацией означенного предмета. Как ваше мнение, сэр?

— По моему суждению, чрезвычайно справедливый приговор, — одобрил инспектор, — чрезвычайно!

И он пристально поглядел в монокль и увидел в стальных глазах такое толкование приговора, которое вполне совпадало с его собственной точкой зрения. Джон Прайс выжидал всего три дня.

Слава приходит случайно. Так же как и позор.