Австралийские рассказы - [147]

Он быстро поднялся по лестнице и постучал в дверь. Никто не ответил. Он снова постучал. Затем назвал Роумера по имени. Снова никто не ответил. Дверь была приоткрыта. Он толкнул ее и вошел. Он включил свет. С кровати был снят матрац. Решето пружин было обнажено. Затем вошедший увидел две руки, крепко ухватившиеся за ножки кровати.

— Эй, Роумер! — позвал человек.

Актер проснулся. Он вылез из-под кровати.

— Здравствуй, — сказал он.

— Что с тобой? Почему ты так спишь?

— Я теперь всегда так сплю, — сказал Роумер, — всякий раз, когда приходится ночевать на верхних этажах.

— Что? Вот так?

— Именно так. Том, — сказал Роумер.

— Зачем же? — изумился человек по имени Том.

— Приходится. Мне это вовсе не нравится. Иногда бывает довольно-таки неудобно.

— Что значит — приходится?

— Это значит — приходится! — громко сказал Роумер. — Если не уцеплюсь за ножки, я могу выброситься из окна. Приходится!..

— Чтобы удержаться?

— Чтобы удержаться, — сказал Роумер. — Каждый раз, как только ложусь, — это находит на меня. Я должен крепко ухватиться за что-нибудь.

— И давно это с тобой? — спросил Том.

— Около года. Том, — сказал Роумер. — Пожалуй, около года — с тех пор, как я понял, что не могу играть.

— Да ведь ты прекрасный актер, Роумер!

— Ты думаешь?

— Не сомневаюсь, — сказал Том. — Все это знают. Ведь у тебя такая известность!

— Известность бродячего актера! — сказал Роумер.

— Не нужно так думать, — сказал Том.

— Не могу не думать, Том, — сказал Роумер. — Ничего не поделаешь, так уж получается.

— Но ведь у тебя же есть роль? — спросил Том.

— Да, у меня есть роль, — сказал Роумер, — как раз для бродячего актера.

— Ты слишком много работал, — сказал Том, — тебе нужна передышка.

— Потому-то мне и хочется выброситься из окна, — сказал Роумер.

— Не говори так, — сказал Том. — Ничего хорошего из этого не выйдет. Тебе надо обратиться к врачу.

— Из этого ничего хорошего не выйдет, — сказал Роумер. — Доктора не могут сделать меня хорошим актером. А меня только так и можно вылечить.

— Не говори так. Все в один голос повторяют, что ты прекрасный актер. Все тебя знают.

— Все это мы уже обсуждали, — сказал Роумер. — Не стоит повторять снова. Я уже слышал это от тебя.

— Ладно, — сказал Том. — Ладно. Если ты так хочешь.

— Все пройдет, — сказал Роумер. — Извини, Том.

— Не за что, — сказал Том. Он поднялся и пошел к двери. — Я попрошу доктора зайти к тебе.

— Он мне не поможет, — сказал Роумер. — Послушай, Том, все будет хорошо, Я в Бентоне тоже жил на втором этаже, три недели.

— Ты спал на полу? — спросил Том.

— На полу, — сказал Роумер. — Спал так три недели. И все было хорошо. Мне бывало страшно, но я держался за ножки. И все было хорошо.

— Ты думаешь, что все будет хорошо?

— Да, все будет хорошо, — сказал Роумер. — Не беспокойся за меня.

— Ну, всего доброго, — сказал Том.

— Спокойной ночи, — сказал актер по имени Роумер Вестон.

Человек по имени Том вышел и спустился вниз.

— Позвоните доктору, — сказал он портье. — Непременно. Он болен.

— В пятьдесят третьем? — спросил портье.

— Да, — сказал посетитель. — Не нужно ничего говорить доктору. Просто позвоните и попросите зайти в пятьдесят третий.

— Хорошо, — сказал портье.

— Вызовите врача как можно скорей, — сказал посетитель.

— Я сейчас же позвоню, — сказал портье.

— Прекрасно.

Портье проводил его взглядом. Потом подошел к телефону и назвал номер. Он сказал несколько слов в трубку. Потом он повесил ее. Подошел коридорный. Он ухмыльнулся.

— Ну, что он сказал? — спросил коридорный.

— Он сказал, что только что лег спать, — сказал портье, — и не собирается вставать из-за какого-то паршивого актера.

— Так и сказал? — спросил коридорный.

— Так и сказал, — ответил портье. — «Нечего, говорит, меня беспокоить из-за бродячего актера».

— А если бы это была актриса?

— Тогда другое дело, — сказал портье. — Но бродячий актер…

— Что верно, то верно, — сказал коридорный.

Окунь

Перевод Е. Элькинд

Вода была прозрачна, как будто на своды водорослей положили кусок зеркального стекла. Человек с удочкой различал желтые и белые камешки на дне. Он закинул лесу, крючок с насадкой медленно ушел под воду и опустился на камень. Два фута тоненькой лески из кетгута провисло в щель между камнями. Насадкой был живой сверчок; жало крючка проткнуло ему грудь.

Скользя вниз, сверчок не переставал трепыхаться — тер ножкой о ножку, словно стараясь с них что-то отряхнуть. Очутившись на камне, он попробовал было ползти, поднимая облачка ила.

Сверчок был желтовато-коричневый, муслиновые крылышки на спинке топорщились.

Окунь прятался в вымоине под камнями. В темной воде он был почти черным. Спинной плавник у него стоял торчком, грудные плавники шевелились, как ленточки на ветру. В длину окунь был дюймов пятнадцать. Губы у него были толстые, как у негра. Когда он дышал, жаберные крышки то прижимались к телу, то оттопыривались, открывая красные жабры, голова пульсировала, как сердце.

Окунь увидел сверчка и поднялся из-под камней на свет, его тело блеснуло, как золотой слиток. Он неторопливо поплыл к сверчку и замер над ним. Потом, повиснув над ним вниз головой, стал медленно забирать его в рот. Хвост у окуня колыхался, как вымпел. Поплавок наверху дрогнул, и человек насторожился. Окуня ему не было видно. Он приподнял удилище и слегка подмотал леску.