Аврора Флойд - [7]

Старшая дочь Александра Флойда, кузина Авроры, Люси, была ее другом и поверенной, и приезжала иногда из виллы своего отца в Фёльгэме провести месяц в Фельденском поместье. Но у Люси Флойд было полдюжины братьев и сестер и она была воспитана совсем не так, как наша наследница; она была белолицая, голубоглазая, золотоволосая девушка с розовыми губами, считавшая Фельденское поместье земным раем, а Аврору — счастливее королевской английской принцессы или Титании, королевы-волшебницы. Она ужасно боялась лошадей и ньюфаундлендских собак своей кузины, и имела твердое убеждение, что скоропостижная смерть непременно следует по пятам каждой верховой лошади; но она любила Аврору и восхищалась ею по способу всех слабых натур и принимала надменное покровительство мисс Флойд, как вещь самую обыкновенную.

Наступил день, когда мрачная, но неопределенная туча нависла над тесным домашним кружком в Фельденском замке. Между банкиром и его возлюбленной дочерью настала холодность. Молодая девушка проводила половину своего времени на лошади, рыская по тенистым переулкам около Бекингэма в сопровождении только своего грума — замечательно красивого юноши, выбранного мистером Флойдом за его красоту собственно для услуг Авроре. Она обедала в своей комнате после этих продолжительных уединенных прогулок, оставляя отца одиноко обедать в обширной столовой, которая казалась оживленною, когда она сидела в ней, и уныло пустою — без нее. Прислуга в Фельденском замке долго помнила один июньский вечер, в который буря разразилась между отцом и дочерью.

Авроры не было дома с двух часов пополудни до солнечного заката, и банкир расхаживал по длинной каменной террасе, с часами в руках, хотя цифры на циферблате едва можно было различить в сумерках, ожидая возвращения дочери. Он отослал свой обед, не дотронувшись до него; газеты лежали на столе не разрезанными, а домашние шпионы, которых мы называем слугами, говорили друг другу, как сильно рука его тряслась, что он даже пролил полграфина вина на стол, наполняя свою рюмку.

Ключница со своими спутницами пробралась в переднюю и сквозь стеклянную дверь глядела на банкира, тревожно расхаживавшего по террасе. Конюхи и кучеры рассуждали об этой ужасной размолвке между отцом и дочерью; а когда, наконец, лошадиные копыта послышались в длинной аллее и мисс Флойд подъехала на своем чистокровном рыжем к ступеням террасы, в вечерних сумерках выглядывали потихоньку зрители, с нетерпением желая слышать и видеть.

Но эти пытливые глаза и уши узнали мало. Аврора слегка спрыгнула на землю, прежде чем грум сам успел сойти с лошади и помочь ей, а рыжий, с боками, тяжело вздымавшимися и покрытыми пеною, был отведен в конюшню.

Мистер Флойд смотрел, как грум и обе лошади исчезли в воротах, ведущих в конюшню, а потом сказал очень спокойно:

— Ты нехорошо обращаешься с этой лошадью, Аврора. Шесть часов езды не годятся ни для нее, ни для тебя. Твой грум не должен был бы допускать этого.

Он пошел в свой кабинет и велел дочери идти за ним. Они сидели взаперти целый час.

Рано утром гувернантка мисс Флойд уехала из Фельденского замка, а между утренним чаем и завтраком банкир сходил в конюшню и осмотрел любимую рыжую лошадь своей дочери, которая была дрессирована для скачек. Рыжая вытянула жилу и хромала. Мистер Флойд послал за грумом дочери, заплатил ему и отказал от места тут же. Молодой человек не делал никаких возражений, но спокойно пошел в свою комнату, снял ливрею, уложил свои вещи в дорожный мешок и вышел из дома, не простившись со своими товарищами, рассердившимися за эту обиду и назвавшими его сердитым скотом, который всегда был слишком важен для этого дела.

Через три дня после этого, 14 июня 1856 года, мистер Флойд с дочерью уехали из Фельдена в Париж, где Аврора была отдана в очень дорогую и исключительно протестантскую школу, которую содержали девицы Лепар в величественном замке «Между двором и садом» на улице Сен-Доминик, для окончания ее весьма неполного воспитания.

Год и два месяца пробыла мисс Флойд в этой парижской школе; в конце августа 1857 банкир опять ходил по длинной террасе пред узкими окнами своего замка, на этот раз ожидая приезда Авроры из Парижа. Слуги очень удивлялись, как он сам не поехал за своею дочерью, и думали, что достоинство дома несколько унизилось от того, что мисс Флойд путешествовала без провожатых.

— Такая молоденькая бедняжечка! Она столько же знает этот негодный свет, как и новорожденный младенец, — сказала ключница, — и одна-одинехонька между этими усатыми французами!

Арчибальд Мартин Флойд состарился в один день — в тот страшный и неожиданный день, когда умерла его жена; но даже горесть об этой потере едва ли так сильно подействовала на него, как разлука с дочерью Авророй в четырнадцать месяцев ее отсутствия из Фельдена.

Может быть, шестидесяти пяти лет он был менее способен перенести даже меньшую горесть; но те, которые пристально наблюдали за ним, уверяли, что отсутствие дочери огорчало его столько же, как огорчила бы ее смерть. Даже теперь, когда он ходит взад и вперед по широкой террасе, а ландшафт расстилается перед ним широко под малиновым сиянием, разливаемым на все предметы заходящим солнцем, даже теперь, когда он ежечасно, почти ежеминутно, ожидает прижать к сердцу свою единственную дочь, Арчибальд Флойд, кажется, скорее нервно растревожен, чем исполнен радостных ожиданий.