Аврора Флойд - [66]

Мистер Джэмс Коньерс так старался преодолеть трусливое возражение Стива Гэргрэвиза, как будто он был самым отличным слугою в целом свете. Может быть, в этом особенном предпочтении к Стиву заключалась какая-нибудь более глубокая причина, какая-нибудь мелочная злоба, к которой ключ был скрыт в его груди. Если бы в то время, когда он так трудился уговаривать такого несведущего и грубого человека, малейшая тень близкого будущего упала через его дорогу, наверно он инстинктивно отказался бы уговаривать Стива поступить к себе на службу.

Но Джэмс Коньерс был не суеверен, он даже до того был свободен от этой слабости, что не верил ничему на свете, кроме своих собственных достоинств. Он нанял Стива, чтобы позабавиться, как он выражался, и медленно воротился к воротам парка поджидать возвращения мистера и мистрисс Меллиш, которых ожидали в этот день.

Привратница принесла ему стул и просила его отдохнуть. Он поблагодарил ее с приятной улыбкой и, сев между розами и жимолостью, закурил сигару.

— Я думаю, сэр, что вы найдете северный домик очень скучным, — сказала привратница из открытого окна, где она опять села за свое шитье.

— Ну да, конечно, там не очень весело, — отвечал Коньерс, — но для меня там хорошо. Это место так уединенно, что там можно убить человека; но так как мне терять нечего, то для меня там хорошо.

Он, может быть, сказал бы еще более об этом месте, если бы в эту минуту стук колес на большой дороге не возвестил о возвращении путешественников, и минуты через три коляска въехала в ворота мимо Джэмса Коньерса.

Какую власть ни имел этот человек над Авророй, какой тайною ни владел бы он, безбоязненность ее натуры выказалась теперь, как всегда, потому что она даже не вздрогнула, увидев его. Если он сел тут с намерением посмотреть, какое действие произведет его присутствие, он обманулся в ожидании, потому что, кроме тени холодного презрения, пробежавшей по ее лицу, когда коляска проехала мимо Коньерса, он мог бы подумать, что Аврора совсем его не видела. Она казалась бледна и утомлена; глаза ее как будто сделались больше после ее болезни, но она держала голову так же прямо, как и прежде, и все еще имела тот величественный вид, который составлял одну из ее главных прелестей.

— Так этот мистер Меллиш? — сказал Коньерс, когда коляска исчезла из вида. — Он, кажется, очень любит свою жену?

— Да, любит. Говорят, что другой такой четы не найдется во всем Йоркшире. И она также его любит, Но кто может не любить мистера Джона?

Коньерс пожал плечами. Эти патриархальные привычки и семейные добродетели не имели для него особенного очарования.

— У ней много денег? — спросил он, чтобы навести разговор на более рациональный предмет.

— Много ли денег! Я думаю. Говорят, отец дал ей пятьдесят тысяч в день свадьбы, да и у нашего барина недостатка в деньгах нет; он может даже копить.

— Да, конечно, — отвечал Коньерс, — это всегда так бывает. Банкир дал ей пятьдесят тысяч? Если бы мисс Флойд вышла за бедняка, я не думаю, чтобы отец дал ей и пятьдесят пенсов.

— Конечно, если бы она пошла против его желаний. Он был здесь весной — премилый седой старичок, только уже дряхл.

— Дряхл. А мистрисс Меллиш получит четверть миллиона после его смерти, я думаю. Прощайте, сударыня. Как странен этот свет!

Мистер Коньерс взял свою палку и пошел под деревьями. Этот джентльмен имел привычку приписывать счастье Других людей какой-нибудь странности в механизме жизни, по которому он, единственный стоющий человек на этом свете, был лишен своих законных прав.

Он вышел через лес на луг, где паслись лошади под его надзором, и часть просидел у кривой изгороди, куря трубку и глядя на лошадей; потом он воротился в свое сельское жилище, где нашел Стива, ожидавшего его; чайник кипел на ярком огне и на круглом столике был расставлен чайный прибор. Мистер Коньерс несколько презрительно поглядел на эти смиренные приготовления.

— Я приготовил для вас чай, — сказал Стив, — я думал, что вы захотите выпить чашечку.

Коньерс пожал плечами.

— Не могу сказать, чтобы я особенно любил чай, — сказал он, смеясь. — Завтра я пошлю вас в Донкэстер за водкой, мой милый, или сегодня, может быть, прибавил он задумчиво, облокотившись о стол и опустив подбородок на руку.

Он сидел несколько времени в этой задумчивой позе; Стив Гэргрэвиз смотрел на него пристально все время с тем изумлением и почти восторгом, с каким безобразное существо смотрит на красивое.

Мистер Коньерс вынул наконец неуклюжие серебряные часы и сидел несколько времени, неопределенно смотря на циферблат.

— Скоро шесть, — пробормотал он. — В котором часу обедают в замке, Стив?

— В семь, — отвечал Гэргрэвиз.

— В семь. Тогда ты успеешь отнести туда письмо и застанешь их, когда они пойдут к обеду.

— Письмо, — повторил он, — к мистеру Меллишу?

— Нет, к мистрисс Меллиш.

— Я не смею, — воскликнул Стивен Гэргрэвиз, — я не смею подойти к дому, не смею говорить с ней. Я не забыл тот день, когда она прибила меня. Я не видел ее с тех пор и не хочу ее видеть. Вы думаете, что я трус? — сказал он, поглядев на Коньерса, на красивом лице которого появилась презрительная улыбка. — Вы думаете, что я трус? — повторил он.