Аврелия - [88]

Долго или нет происходило между ними совещание, это не важно. Можно только сказать, что, когда они вышли из дома, на лице служителя Венеры Либитинской можно было прочесть полную готовность подчиниться желаниям Климента. Однако Гургес был немного смущен и чем-то обеспокоен. Епископ продолжал подбадривать его и, прощаясь с ним, произнес:

— До свиданья, сын мой! Твое обещание не было пустым звуком. Спасибо тебе. Будь спокоен и верь, что победа будет за нами. Помни, что в условленный нами час я жду тебя у могилы несчастной Корнелии, которой я обещал спасение… Помни!.. До свиданья!..

И они расстались.

Климент возвращался к своим. Направляясь к Капенским воротам, он снова проходил одну за другой улицы, прежде шумные и многолюдные, а теперь пустынные, — как будто все в Риме вымерли, как будто неведомой силой уничтожено в Риме все живое… Движение прекратилось; двери и ставни домов были наглухо закрыты; на улицах не было ни одного человека.

И стар и млад, и богатый и бедный — все были там, где теперь, может быть, совершалось одно из несправедливейших и позорнейших зрелищ в римской жизни, одно из гнуснейших преступлений среди религиозных обрядов древнего Рима. Климент остановился и бросил взгляд на то место горизонта, где возвышались Коллинские ворота — место казни несчастной Корнелии…

— О Рим, жалкий Рим! — воскликнул епископ. — Ты облекся в траур, так как воображаешь, что одна из твоих девушек опозорила себя… О всемогущий Боже! Не дай свершиться этому злодеянию! Укрепи силы несчастной девушки, укрепи ее в ее отчаянии. Сохрани ее жизнь, поддержи дыхание, а я спасу ее Твоим именем…

Климент быстро вышел из Рима. Гургес в это время рассуждал сам с собой:

— Не поздно и возможно, говорил мне епископ. «Не поздно»… хорошо. А «возможно» ли? С могильщиками — да, я понимаю, а мы должны быть одни: старик и я… Он никого не велел брать… Ведь так нельзя же!.. Я знаю работу Равина! Мастер! Я не могу один разрыть могилу. Епископ не знал всего этого, поэтому так и говорил… Возможно!.. Как раз! Вот так задача!

И Гургес стал размышлять, как бы помочь этому. Улыбка, которая скользила по его довольному лицу, говорила, что Гургес обладает удивительной способностью с достоинством выходить из самых тяжелых обстоятельств. Он все обдумал, не забыл и того, куда можно будет скрыть весталку после освобождения ее из могилы.

Он позвал четырех самых сильных и отважных могильщиков и передал им свой план.

Завтра вечером с носилками они будут его ждать у храма Спасения, скрываясь от посторонних глаз в темном месте у портика. В носилках должно быть все необходимое…

— Я не опоздаю, — прибавил он. — Со мной придет женщина, которую я посажу в носилки… Вы не смеете заглядывать в лицо ее, и горе тому, кто сделает хоть малейшую попытку! Я убью его! Поняли? Любопытство в сторону! Потом вы быстро отправитесь к моему дому, поставите там носилки и… Да все! Поняли? — еще раз переспросил Гургес, взглянув при этом на весьма красноречиво.

Могильщики поклонились и вышли. Что они поняли — трудно сказать. Решили, вероятно, что Гургес назначил какой-нибудь важной даме свидание, а та потребовала от него особенно таинственной обстановки. Они очень хорошо знали нравы римских женщин. На этом размышления могильщиков и остановились.

XII. Казнь

Весталка была осуждена. Плиний Младший свидетельствует, что суд над ней был не совсем беспристрастен.

«Домициан, — пишет Плиний, — не мог расстаться с мыслью похоронить весталку живой. Был созван собор жрецов, и Домициан в качестве верховного жреца первый подал голос против весталки. Этим тайным судилищем она была осуждена без законного судопроизводства, без выслушивания ее оправданий, даже без ее присутствия… Потом жрецы отправились исполнять над ней приговор…»

Таков отрывок из повествования Плиния, характеризующий бесправное положение врагов Домициана.

Известие об участи великой весталки с быстротой молнии облетело весь город. Рим сейчас же облекся в траур, принял печальную физиономию, что бывало обыкновенно в дни горестей, в дни народных бедствий. Правительственные места были закрыты, чиновники прекратили работу; граждане бросили свои дела и позакрывали жилища. Везде, в каждом уголке царственного города вместо веселья и обычного праздничного вида — везде была печать смерти и уныния… Форум был нем.

На форуме особенно был заметен отпечаток народного уныния, так как форум в обыкновенное время шумел и гудел, как улей; теперь там было тихо. Все это обширное пространство было занято немой и грандиозной толпой, ожидавшей чего-то нового, небывалого, жаждавшей особенного зрелища. На форуме должна была совершиться казнь Метелла, и здесь же должна была пройти процессия, ведущая весталку в место вечного упокоения.

Когда весталку схватили, то сопротивление ее было бесполезно. Ее увлекли в отдаленное место атриума, безжалостно сорвали с нее одеяние главной жрицы богини Весты, и палачи тогда только прекратили свое издевательство над девушкой, когда заметили, что она в обмороке… Она ведь могла и умереть, и в таком случае торжество потеряло бы всякое значение: ее надо было сохранить до казни…