Аврелия - [87]

— Весталка еще не потеряла надежды. Ты ее спасешь! — снова воскликнула Аврелия.

— Друзья мои, — сказал Климент, — вы видите, что сам я ничего не могу сделать. Я простой смертный. Но Бог, которому я служу, один Он распоряжается жизнью и смертью людей. Его именем я помогу весталке, которая не выходит у меня из головы. Успокойтесь и надейтесь!.. Я только что молил Бога наставить шаги мои. Наши молитвы будут услышаны. Помолимся вместе!..

Епископ опустился на колени и воздел руки к небу. Цецилия ревностно осеняла себя крестом, вся ушла в молитву, и дочь цезарей, подражая им, первый раз склонила свою голову перед христианским Богом. После короткой молитвы епископ встал, взял посох и хотел идти, но остановился.

— Возвращайтесь домой, — сказал он обеим женщинам, — и да будет над вами мое благословение. Пусть совершается гнусное дело, из которого в Риме устраивают зрелища, я не буду им препятствовать, но я возвращу вам несчастную девушку. Идите с миром, а я с помощью Божьей…

Он не договорил, так как Аврелия прервала его.

— Как? — воскликнула молодая девушка, тронутая его добротой, но удивленная и беспокоящаяся за самого епископа. — Ты один? Как же ты будешь спасать Корнелию без чужой помощи? Я не понимаю. Пусть все мое богатство, рабы… Возьми все, ты должен взять…

Климент улыбнулся.

— Я не возьму, — сказал он, — я нуждаюсь только в помощи Божьей. Возвратитесь домой и надейтесь, что Провидение поможет мне спасти девушку, о которой мы сейчас молились.

Аврелия склонилась перед епископом, облобызала его руку. Она плакала. Климент сейчас же вышел.

Как только святой отец узнал, что Домициан задался целью рано или поздно погубить невинную весталку в пещере у Коллинских ворот, он сейчас же решил спасти ее. Он не мог помешать этому ужасному обряду, который должен был совершиться на глазах толпы, но он не желал допускать, чтобы эта несчастная Корнелия в нескольких шагах от него погибала от голода и медленного мучительного удушья. Будь она во сто крат виновнее, Христос не допустил бы ее до погибели. А судьи кто? Домициан, Регул, жрецы!

Климент ждал чуда и верил, что оно совершится. Он хотел этого чуда не для того, чтобы им поразить Рим: все равно язычники его не поймут, а для христиан, для верующих в Христа чудес не надо. Нужно было во что бы то ни стало исторгнуть невинную жертву из рук ее палачей. Для исполнения этого дела Божья достаточно было одного преданного человека. Таким именно человеком был Гургес.

Вот почему, войдя в Рим через Капенские ворота, Климент направился к дому, где жил Гургес, и постучал к нему в дверь.

— Христианский епископ! — воскликнул Гургес, в высшей степени пораженный этим посещением.

Не находя более слов, он остановился и почему-то горько заплакал. Гургес плакал! Несчастный несколько времени уже находился в самом безотрадном состоянии. Он не только знал об осуждении великой весталки, но жрецы, к великому его горю, заставили его даже приготовить самые блестящие носилки, в которых она должна была следовать на место казни. Сколько можно было, Гургес отказывался, но преторианцы, верные слуги жрецов и императора, представили ему столь сильные аргументы, что Гургесу и его могильщикам ничего более не оставалось, как согласиться. А теперь, может быть, уже несут Корнелию…

От этой мысли волосы становились дыбом на голове Гургеса. Она так любила его, уважала, а он дал жрецам погребальные носилки, он участвует в ее казни, он будет повинен в ее смерти… Носилки служили ему не для того, чтобы живых людей отправлять в могилу. Он — служитель Венеры Либитинской, богини похорон, а здесь? И Гургес снова залился слезами…

— Ах, господин, господин! — повторял Гургес под влиянием этих размышлений. — Если бы ты знал!..

— Я все знаю, сын мой, — прервал его епископ. — Да! Весталка приговорена к смерти!

Опечаленный Гургес молчал, а Климент прибавил, пользуясь его смущением:

— Помнишь, Гургес, что я тебе сказал? «Настанет день, когда я приду к тебе, как ты ко мне пришел», а ты мне тогда ответил: «Везде, всегда и во всем я — твой». Я вспомнил твои слова, и вот я здесь… Сын мой! Я пришел сюда, чтобы вместе с тобой идти спасать великую весталку…

Гургес сделал быстрое движение вперед и остановился. Он не был удивлен предложением епископа, а только оглядывался кругом, как бы говоря: «Не подслушивает ли нас кто-нибудь?» Климент заметил его взгляды. Гургес приблизился к нему и, тыча себя пальцем в грудь, тихо, почти шепотом заговорил:

— Кто? Я? Спасти весталку? Это невозможно.

— Возможно, Гургес. Жертвы, погребенные в склепе у Коллинских ворот, умирают в медленной агонии. Ты видишь, что еще не поздно и что возможно…

Гургес понимал или думал, что понимал слова епископа, и почти машинально ответил:

— А религия моя? А гнев богов?

Климент не мог удержаться от улыбки. Он видел, что Гургес в своем смущении совсем забыл об обещании — все свои силы и средства предоставить епископу; Клименту необходимо было сейчас же рассеять все сомнения его и опасения, навеянные страхом перед гневом языческих богов.

— Сын мой! — сказал он Гургесу. — Проводи меня в укромный уголок твоего дома. Может быть, я сумею тебе доказать, что ты своим отказом осуждаешь ту самую религию, которая уже осудила жестокости, допускаемые главным вашим жрецом — Домицианом. Ты тогда не станешь бояться воображаемого гнева твоих богов…