Аврелия - [33]

— Цецилия! Понимаешь ли ты, что я тебя продам этому человеку, если ты сейчас же не исполнишь того, что я требую?

— Отец! Я понимаю, что обо мне не может быть больше речи, я тебя спасу… Делай, что хочешь!

В то же время она произнесла в сердце своем:

«О господи! Если бы отец меня даже убил, и тогда он был бы менее виновен».

— Ну, вот ты слышал, Парменон, — сказал Цецилий, — она христианка и не хочет возвращаться к прежним богам… Я отдаю ее тебе… Возьми ее.

— Погоди, — сказал Парменон, которому даны были определенные инструкции, — ты передаешь мне все свои права на нее?

— Я говорю, — произнес Цецилий, — что она изменила своему отцу и своим богам. Я на коленях умолял ее образумиться, и она не вняла моим мольбам. Поэтому она мне больше не дочь. Слышишь, Парменон?

— Войдите сюда! — сказал, обернувшись к двери, Парменон.

Семь человек, присутствие которых было необходимо для придания сделке законной силы, уже были заранее собраны Парменоном, и по его зову они сейчас же вошли.

— Повтори перед этими свидетелями, что ты мне уступаешь свою дочь, — обратился к Цецилию Парменон.

Наступил важнейший момент!.. Отец трясся как в лихорадке… Он посмотрел на дочь и сказал ей:

— Дитя мое! Еще не поздно… скажи слово… одно слово…

— Отец мой! Я не могу этого сделать. Будь свободен, а я за тебя пострадаю…

Наступила минута торжественного молчания, минута, в которую были слышны только порывистые вздохи отца и невольное дрожание дочери.

Наконец Цецилий, указывая рукой на дочерь, сказал:

— Парменон, я уступаю тебе эту дочь, которая была моей.

— А я, — поспешил ответить Парменон, хватая девушку, — я утверждаю, что эта девушка принадлежит теперь мне по закону квиритов.

После того как были исполнены все требуемые законом формальности, Цецилия перешла в качестве рабыни в руки Парменона.

— Вот тебе! — сказал Парменон Цецилию, выбросив перед ним на стол целую пачку разорванных долговых обязательств. — Больше ты мне ничего не должен.

Цецилий бессильно опустился на скамейку в углу комнаты. Он ничего не видел, ничего не понимал.

— А теперь пойдем! — сказал Парменон.

Цецилия хотела было в последний раз обнять отца, но тот отшатнулся от нее с грубыми проклятиями. Парменон со своими спутниками вышли, уводя с собой и Цецилию.

Отойдя шагов двадцать от дома, молодая девушка услышала раздирающий душу крик. Она оглянулась и увидела в темноте две протянутые к ней конвульсивно вздрагивавшие руки. Она бросилась было назад…

— Ого! — сказал Парменон. — Уже и в бегство обращаться! Это было бы очень недурно! Марш вперед! — добавил он, грубо толкнув несчастную девушку.

Цецилия была приведена в таверну Парменона и по наложении на нее оков брошена в помещение, где уже находилось до тридцати других рабов.

VII. Ловкий торговец

Все то, что произошло в доме Цецилия, явилось следствием ночного разговора Гургеса с Евтрапелом.

Однако люди, любившие Цецилию и привыкшие часто видеться с ней, как Флавия Домицилла, Петронилла, Евтихия и другие обитатели квартала у Капенских ворот, ничего не зная о происшедшем, стали беспокоиться о причинах ее отсутствия. Особенно Олинф недоумевал, отчего она так долго не появляется среди тех, которые ее так радушно принимали. У него появилось даже опасение, не оставила ли Цецилия новой веры. В таком случае Цецилия была бы для него потеряна навсегда. Избрать себе подругой жизни ту, которая отказалась от веры в истинного Бога и возвратилась к прежним ложным богам, он, конечно, не мог.

Было еще одно обстоятельство, которое еще более усиливало опасения Олинфа. Ее отец, как и Цецилия, уже целую неделю не появлялся у Капенских ворот. Конечно, плательщиков податей это не могло особенно огорчать, но оно давало основание для беспокойства и дурных предчувствий, которые тревожили всю святую колонию.

В конце концов Олинф решился во что бы то ни стало разрешить эту загадку, поэтому на рассвете он вышел из дома с твердым намерением не возвращаться без каких-нибудь определенных вестей о Цецилии.

Это было как раз утро того дня, накануне которого юная девушка была продана в рабство Парменону. Пройдя несколько переулков, Олинф на перекрестке одной из улиц увидел большое скопление народа. Подобное явление в Риме с его трехмиллионным населением, жадным до всевозможных зрелищ, не было особенной редкостью. Олинф не принадлежал к числу людей, слишком увлекающихся подобными зрелищами; тем не менее он поинтересовался узнать, в чем дело. Ему сказали, что там дерутся два человека. Обстоятельство это показалось Олинфу слишком незначительным, и он готов уже был продолжать дальше свой путь, как вдруг до слуха его донеслись слова, приведшие его в крайнее волнение. Он услышал знакомый ему голос:

— Проклятый могильщик!.. Это из-за тебя я потерял свою дочь!.. Так вот же тебе!..

Вслед за этим последовал глухой удар. Этот голос принадлежал Цецилию, а его жертвой был гробовщик Гургес.

Олинф сейчас же бросился в толпу, пробил при помощи своих сильных мускулов себе дорогу, и когда он добрался до первых рядов, то глазам его представилась следующая картина: Гургес был распростерт на земле, а Цецилий наносил ему жестокие удары.