Аврелия - [25]

Старуха, сидевшая с ней, как будто прочла ее мысли и сказала своей молодой подруге:

— Дорогое дитя, между нами великие мира сего могут подчиняться малым. Бог наш принижает могущественных и ободряет слабых. Вот и я — самая слабая и беднейшая, а мне воздают некоторые почести. Уважают также во мне дочь апостола, которого Христос сделал краеугольным камнем своей церкви. Меня зовут Петрониллой; я — дочь апостола Петра, который был призван, несмотря на то, что был смиренным рыболовом. Дитя, позже ты поймешь лучше эти вещи. Запомни мое имя и всякий раз, когда у тебя появится желание поделиться мыслями, приходи ко мне.

А теперь, — прибавила она, — я передам тебя этой матроне, которая проводит тебя до жилища твоего отца, ибо наступила ночь и нам пора расходиться.

Каково было удивление Цецилии, когда по знаку Петрониллы она увидела себя переданной на руки Флавии Домициллы, родственницы императора!

Она вышла из грота с Флавием Климентом, двумя молодыми кесарями и еще одной матроной.

В ста шагах от подземелья ожидали носилки. Скороходы осветили своими факелами мрак Либитинского леса; рабы толпились вокруг своих господ, чтобы получать от них приказания. Весь внешний вид могущества, весь блеск роскоши! И только минуту тому назад — бедность, унижение, равенство с меньшими братьями!

Более чем когда-либо робкая, молодая девушка находилась как бы во власти чарующего сновидения.

— Войди со мной в эти носилки, — сказала ей матрона, имени которой она не знала.

А так как Цецилия колебалась, не будучи уверена, к ней ли относятся эти слова, матрона прибавила:

— Разве, дитя мое, ты настолько горда, чтобы отказать Флавии Домицилле?

— Разве ты также родственница императора? — спросила живо молодая девушка.

— Да, дорогое дитя, — ответила матрона, улыбаясь, — входи сюда, мы познакомимся.

Цецилия повиновалась, и вскоре это шествие остановилось у дверей дома ее отца. Когда старик увидел ее в сопровождении таких знатных особ и когда Флавий Клемент сказал ему несколько слов, чтобы его успокоить, он низко поклонился, и единственной его мыслью было возблагодарить всех богов, имена которых только пришли ему на память, за эту счастливую встречу. Ему казалось, что судьба его и его дочери навсегда обеспечена.

Цецилия не могла заснуть всю ночь. Все, что ей пришлось видеть и слышать, бродило в ее голове и не позволяло ей успокоиться.

III. Христианское обручение

Цецилия проводила следующие дни возле Петрониллы, святой женщины, которую она вскоре полюбила еще больше и от которой она получила назидания, расточаемые с неисчерпаемой заботливостью. Она видела также Евтихию, которая называла ее своей дочерью, и Олинфа, называвшего ее нежным именем сестры. Она подолгу разговаривала с ними; они же наставляли ее в учении Христа и укрепляли ее в вере. С помощью таких наставников и под влиянием их уроков и примеров молодая девушка должна была вскоре отказаться навсегда от лживых верований, которые она и сама презирала, а теперь с ужасом отвергала. По прошествии нескольких месяцев она была уже вполне подготовлена и с нетерпением ожидала крещения в упоении неведомых для нее дотоле радостей.

— Какое счастье, — восклицала она, — что наконец я познаю истину, которую я призывала всем сердцем и так долго не могла обрести!

Она сделалась любимицей всех этих гонимых бедняков; все ее знали и старались окружить ее горячей любовью. Казалось, они хотели вознаградить дочь за нужду и горе, причиной которых являлся ее отец, ибо Цецилий продолжал предъявлять свои неумолимые требования, поселяя повсюду печаль и разорение. А он не знал еще, что эти бедные евреи завладели его дочерью, и если бы только мог об этом догадываться, то гнев его не знал бы границ. Напрасно дочь умоляла его пощадить тех, чье горе становилось ее горем; с непоколебимой настойчивостью он исполнял свои обязанности, говоря, что казна не должна терпеть ущерба.

Цецилия, скромная молодая девушка, была принята в знаменитую семью Флавиев. Флавия Домицилла, обратившая на нее внимание, когда провожала ее к отцу, упросила Петрониллу вверить ее попечению такое милое дитя. Петронилла согласилась на это тем охотнее, что у Флавии Домициллы Цецилия могла усвоить самое совершенное познание жизни христианской и встретить пример высочайшей добродетели.

Гургес, который с некоторого времени преследовал молодую девушку своими ухаживаниями, беспокоился о ее отсутствии и не мог догадаться, чем она занималась, когда уходила из дома отца. Понятно также, почему она не торопилась дать своему отцу обещание, которым этот последний поддерживал надежды Гургеса.

А впрочем, нужно ли было разъяснять? Другая мысль поглощала все более и более чувства, которым молодая девушка могла еще предаваться вне новой веры и обязанностей, налагаемых ею. Она была в большом беспокойстве и глубоко взволнована, так как ей казалось, что чистота ее христианской жизни была запятнана и что это происходило от недостатка веры в обетования, которые она слышала ежедневно от христиан. Одним словом, бедное дитя упрекало себя в любви к Олинфу, с которым она не виделась уже несколько дней, в надежде, что такой род бегства уменьшит ее волнение и возвратит спокойствие. Но, несмотря на его отсутствие, а может быть, даже по причине этого отсутствия живое чувство, которое она старалась подавить, все непрерывно возрастало; оно овладело ее волей и заставило остановить все решения.