«…Авраам родил Исаака…» - [17]

– Мы можем начать наше маленькое совещание? – спросил директор у представителя.

– Да, мы в кворуме!

По-видимому, он хотел сказать, что все необходимые люди собрались.

– Видите ли, Борис Алексеевич, – молодой человек произнес его имя и отчество так, будто они не менее пяти лет проработали вместе, – в настоящее время готовится освоение Луны, для жизни на ней и плодотворного труда. Об этом даже было объявлено по центральному телевидению и в периодической печати. Ведущий организацией по проекту "Луна" назначена наша фирма, соисполнителей мы отыскиваем сами. На одном из совещаний в Москве один из ответственных товарищей предложил вашу организацию, – он мотнул головой в сторону директора, – для выполнения работ, связанных с грунтами: разведкой, бурением и анализами, вскрышными работами и добычей руд, даже сельскохозяйственными работами. И все это в условиях Луны.

– То есть…?

– То есть: во-первых, вопросы транспортировки – оборудование должно быть легким и компактным, во-вторых, работа в условиях уменьшенного веса и при отсутствии атмосферы и, в-третьих, управляться должно человеком дистанционно или командоаппаратом по программе. Ясно?

Морозову было ясно, но не все. Даже первоначальные объяснения длились два дня. Так он попал в это дело ответственным соисполнителем. Причем решать кадровые и финансовые вопросы было предоставлено ему самому. "В пределах разумного", конечно.

Борис Алексеевич с головой окунулся в работу. Правда, ранее сплоченный коллектив был несколько дезорганизован Милочкиными откровенностями, но нет ничего более организующего, чем большая и интересная работа, общая задача и предельно сжатые сроки.

Это время стало временем наилучшего контакта, можно сказать, любви Морозова к Саньке и чего-то похожего на ответное чувство.

К реальности его вернул голос Чугуева:

– Борис Алексеевич, ведь вы же не спите! Ответьте мне!

– Нет, не сплю.

– Я же вижу, что вы бодрствуете, глаза открыты и вообще!.. Но вы так уходите в себя, что мне просто страшно становится!

– У меня есть сын, – неожиданно для себя монотонным голосом сказал он совсем невпопад. Ему давно хотелось это сказать. Он должен был это сказать кому-нибудь, все равно кому.

Его вступление в разговор было по меньшей мере странным, и сосед тревожно замолчал, понимая, что с ним что-то происходит.

– У меня есть сын. Электронный ребенок, которому я отдал двенадцать лет своей жизни. Лучшие, пожалуй, двенадцать лет. – Борис Алексеевич задумался, потом повторил: – Всего один ребенок и тот электронный!

"Электронный!" – не то подумал, не то повторил он. Реальность как-то перемешалась для него с воспоминаниями.

Александр Павлович деликатно молчал, чувствовал, что лезть с вопросами сейчас не стоит.

"Вот такого друга мне не хватало все эти годы, – подумал Морозов. – Даже с Сазоновым не смог подружиться. А ведь Сазонов был таким же, как Чугуев".

По часам подошло земное обеденное время. В воздухе, выдвинувшись из стенки, услужливо повис поднос с ужином. Морозов привычно разложил и расставил блюда, пообедал молча, обходясь лишь самыми необходимыми фразами. Потом закурил, и сосед неожиданно тоже попросил сигарету. Опять вспомнился Санька. Как он перешел в ведение преподавателей-предметников.

Лет до десяти он был послушным мальчишкой, уважавшим морозовский авторитет и вообще взрослых. Маленькие и простые проблемы, с которыми он сталкивался, легко разрешались "отцом", поскольку находились в границах его знания и опыта. Кроме того, Морозов уже тогда понимал, что истории, в которые попадают дети, взрослым проще именовать шалостями или хуже того – "нарушениями дисциплины". На самом деле происходят эти приключения тогда, когда дети на свой страх и риск начинают исследовать и познавать мир, еще не зная его законов.

Молодая преподавательница младших классов была неопытна, но обладала ровным характером и детской душой; она была старшей соучастницей учебы, что помогало ей легко добираться до детских сердец. Но при этом ее педагогическая нагрузка становилась иногда непомерно высокой, она уставала от детей, и тихий, послушный и усидчивый парень был просто подарком для нее.

В четвертом классе положение изменилось. У детей появился жизненный опыт, часто сомнительного характера. Но теперь на ристалище учебы собрались близкие по уровню индивидуальности, из которых ученики уважали учителя минимум как носителя знания, а педагоги учеников не уважали, считая их не сложившимися личностями, людьми со своими характерами, а "обучаемыми единицами". "У меня в классе сорок человек", – жаловались они, не делая различия между этими "человеками" и оценивая положение, скорее, только количественно.

Дети, чрезвычайно чувствительные к людским взаимоотношениям, быстро улавливали новый для них педагогический дефект и воздвигали между собой и учителями невидимые баррикады.

Первого сентября Александр пришел из своего четвертого "А" с новейшей информацией.

– Ну, какие у тебя новые учителя? – спросил Морозов.

– Все новые. Химоза, Физома, Вобла-Кари глазки и Русалка. Один физрук старый, – отчеканил сын.

– Та-ак, – растерялся отец. – Ну, Химоза преподает химию, а Физома – физику, это ясно. А что преподают Вобла, Кари глазки и Русалка?