Августин. Беспокойное сердце - [17]

Впервые после Тагасты Августин оказался в большом городе, таившем многие соблазны для ищущих и юных душ. Чувства «увлекали неокрепшего юношу по крутизне страстей и погружали его в бездну пороков» — напишет потом Августин в своих благочестивых воспоминаниях (Исп. II, 2). В то время Карфаген был третьим городом на Средиземном море, он был меньше Рима и Александрии, но больше Антиохии. Августину было шестнадцать лет. Он наконец освободился от надзора матери и стесненных условий жизни в Тагасте.

Карфаген был крупнейшим культурным центром Африки. Один из весьма серьезных исследователей так рисует новую среду Августина: «Город кишел людьми, но еще больше кишел мерзостями. Он купался в богатстве и вдвойне купался в пороках. Никто не мог состязаться с жителями Карфагена в алчности, распущенности, пьянстве и грубости. Этот город и в самом деле был полон безумия, и несчастья, которые ему сопутствовали, превосходят все слова. Невозможно описать мораль, господствовавшую на его улицах. Одним словом, в городе было все необходимое для того, чтобы он мог считаться центром цивилизации» (Sparrow Simpson).

По словам самого Августина (Исп. II, 2; III, 1), он хотел любить и быть любимым. Посещение театральных представлений давало возможность завязывать знакомства с противоположным полом (Исп. Ill, 2). Церковь тоже была удобным местом для молодых людей, которые хотели познакомиться друг с другом (Исп. Ill, 3). Где именно Августин познакомился с той, что вскоре родила ему сына Адеодата, мы не знаем. Но, по–видимому, он нашел свою будущую конкубину вскоре по приезде в Карфаген. Он нигде не упоминает ее имени, несмотря на то, что они прожили вместе пятнадцать лет (Исп. VI, 15).

В риторской школе Карфагена Августин был первым учеником (Исп. Ill, 3). Занимаясь риторикой, необходимо иметь образец для подражания, и Августин нашел его в Цицероне (Исп. Ill, 4). Его пленяла не только формальная сторона речей Цицерона. Он очень серьезно отнесся и к их содержанию. Позже Августин вернется к скептицизму Цицерона по отношению к истине, но, прочитав в девятнадцать лет диалог Цицерона «Гортензий», он решил серьезно заняться философией (О блаж. жизни, Состяз. 1). Сам Августин сравнивает впечатление, произведенное на него этим философским диалогом, с «обращением». Диалог будет сопровождать Августина уже всю жизнь. И в трактатах «О граде Божием» и «О Троице» (XIII, 8; XIV, 26), и позже, во время полемики с Юлианом Экланским, Августин будет ссылаться на отрывки из «Гортензия».

В «Исповеди» проводится аналогия между чтением Цицерона и тем, что случилось, когда блудный сын решил вернуться домой. Задним числом Августин понимает, что в книге Цицерона ему не хватало только имени Христа. Ученые много спорили о том, кто стоял в центре христианства Августина, Бог или Христос. Эти дискуссии только сбивали с толку, потому что изменения в понятии Бога и в представлениях о Христе, характерные для стадий развития Августина, — это не выбор между Богом и Христом, но и сама суть его веры. Для юного Августина Христос был прежде всего учителем мудрости. Любовь к мудрости превосходила у него все другие страсти. Мудрость, в его понимании, охватывала и глубокие знания, и соответствующий образ жизни. Впоследствии светский успех и философская мудрость в сознании Августина исключат друг друга. После пребывания в Кассициаке в 386 году брак и мудрость тоже станут для него целями, несовместимыми друг с другом.

На первых порах «обращения» Августина к философии в 372 году христианство не играло для него никакой роли. Чтение Цицерона привело к тому, что Августин стал искать спасения в широком толковании мира. Первой группировкой, предложившей ему искомую им «философию», были гностики–манихеи. «Так и попал я в среду людей, горделиво бредящих, слишком преданных плоти и болтливых» (Исп. Ill, 6).

В то же время Августин пытался читать Библию, но ему была неприятна жестокость Ветхого Завета и его грубый тон. Как нам известно, так же реагировал на Ветхий Завет и молодой Иероним, который впоследствии перевел Библию на латынь. Августин жаждал чего–то более изысканного, вернее, он искал эстетически ценного совета, как спастись (Исп. Ill, 5). Он не хотел «наклонять голову». В сочинении «О пользе веры» (2) он пишет, прибегая к цветистым метафорам, что плакал, вздыхал и бил кулаками в грудь матери Церкви, чтобы на него упало хоть несколько капель ее спасительного молока. Но в ту пору он не получил оттуда никакого питания.

Августин изучал диалог Цицерона «Гортензий», который представлял собой латинский парафраз Аристотелевского «Протрептика». Обе работы были утрачены, однако известно, что их главная цель заключалась в том, чтобы склонить читателей к философии. Из диалога Цицерона сохранилось 103 фрагмента, 16 из них — в цитатах, приведенных в сочинениях Августина. Термин «обращение» широко применялся в философской связи до того, как его стали употреблять в связи с христианством. Августин говорит, что Цицерон зажег его душу (Исп. Ill, IV). В поздней античности философия была так же близка к религии, как наука. Философская мудрость требовала определенного уклада жизни, а не только умения красиво говорить и убедительно аргументировать. В Цицероновском диалоге «Гортензий» говорилось о том, как благодаря чистому знанию душа может очиститься и вернуться на небеса. Цицерон называл Сократа мудрым героем, и позже Августин употребит похожее выражение (О граде Бож. VIII, 3).