Август Октавиан - [25]

На все эти условия он согласился, сказав, что до той поры, пока сенат держит свое слово, он не предпримет никаких самочинных действий сам и не позволит их своим приспешникам.

Все это пойдет на пользу нашему делу. Я уже выступил с речью, в которой представил эти предложения сенату, но, как тебе хорошо известно, настоящие усилия потребовались задолго до этого, и до сих пор нет мне покоя от трудов моих.

III

Квинт Сальвидиен Руф: записи в дневнике, Рим (декабрь, 44 год до Р. Х.)

Я в тревоге ожидаю решения своей судьбы. Гай Октавий тайно прибыл в Рим; Агриппа идет походом на север; Меценат плетет интриги как среди друзей, так и среди врагов. Вчера он вернулся от Фульвии, краснорожей старой карги и жены пресловутого Антония, против которого Мы собираемся выступить. Сенат предоставил Октавию Цезарю такие полномочия, о которых еще месяц назад мы и мечтать не могли: вдобавок к уже имеющимся мы получили легионы, принадлежащие будущим консулам, Гирцию и Пансе; в военном отношении власть Октавия не имеет себе равных; по возвращении из галльского похода ему разрешено будет стать сенатором; я же поставлен во главе легиона самим Октавием с одобрения сената — такой чести я мог бы ожидать лишь через много лет.

И все же мне не по себе, дурные предчувствия не оставляют меня. Впервые за все это время я усомнился в правоте нашего дела: каждый успешный шаг раскрывает перед нами новые непредвиденные трудности, и каждая победа увеличивает масштабы возможного поражения.

Октавий изменился — он уже не тот, с кем мы дружили в Аполлонии. Он редко смеется, почти не пьет вина и, похоже, презирает те невинные забавы с девушками, которым мы, бывало, предавались раньше. Насколько мне известно, он не был близок с женщиной со времени нашего возвращения в Рим.

Что я говорю «насколько мне известно»? Когда-то мы знали друг о друге все, а нынче он замкнут и нелюдим, почти скрытен. И я, с которым он когда-то говорил открыто, как с другом, от которого он не держал никаких секретов в своей душе, с кем он делился самыми сокровенными мечтами, — я больше не знаю его. Может быть, это горе утраты не дает ему покоя? Или его горе переродилось во властолюбие? Или еще что-то, чему нет имени? Какая-то холодная отстраненность довлеет над ним, отдаляя его от нас.

Ожидая, пока будут собраны консульские армии, я сижу в праздности в Риме, и у меня достаточно времени, чтобы подумать об этих вещах, не перестающих меня удивлять. Возможно, я сумею лучше их понять, когда буду старше и мудрее.

Гай Октавий о Цицероне: «Он бездарный заговорщик — о чем он не пишет своим друзьям, он рассказывает рабам».

Когда появилось это недоверие, если это недоверие? В то утро, когда Октавий и Меценат поведали мне о своем плане?

Я, помнится, сказал:

— Мы будем помогать Дециму, одному из убийц Юлия Цезаря?

— Мы будем помогать себе — иначе нам не выстоять, — ответил Октавий.

Я промолчал. Меценат тоже не произнес ни слова.

— Помнишь нашу клятву той ночью в Аполлонии? — спросил Октавий.

— Помню, — ответил я.

— И я помню, — улыбнулся Октавий. — Мы должны спасти Децима, хотя и ненавидим его, ради нашей клятвы, мы спасем его, чтобы передать в руки закона.

На мгновение в его взгляде появился холодный блеск, но, казалось, он не видел меня. Затем он снова улыбнулся, как бы очнувшись.

Не тогда ли все началось?

Факты: Децим — один из убийц, — Октавий идет ему на помощь; Каска — тоже убийца, — Октавий соглашается не препятствовать его избранию народным трибуном; Марк Антоний — друг Цезаря, — Октавий выступает против него; Цицерон не скрывает своей радости по поводу убийства — Октавий вступает с ним в союз.

Марк Брут и Гай Кассий пополняют свои армии на востоке, обирают провинции и с каждым днем все больше укрепляют свою власть; на западе крепко обосновался и выжидает со своими легионами Марк Эмилий Лепид — чего, никому не известно; на юге Секст Помпей беспрепятственно бороздит моря и собирает армию из варваров, способную погубить нас всех. Не слишком ли непосильная задача стоит перед моим да и всеми легионами в Италии?

Но Гай Октавий мне друг…

IV

Письмо: Марк Туллий Цицерон из Рима — Марку Эмилию Лепиду в Нарбону (43 год до Р. Х.)

Мой дорогой Лепид, тебе шлет свои приветствия Цицерон и умоляет вспомнить о своем долге перед сенатом и республикой. Я бы счел излишним упоминание о многочисленных услугах, которые я имел честь тебе предоставить, если бы не был так преисполнен благодарности за оказанные мне с твоей стороны любезности. Как мы не раз заверяли друг друга в прошлом, наши разногласия всегда были самого благородного свойства и никогда не отменяли нашей взаимной любви к республике.

В Риме ходят слухи, которым я отнюдь не склонен доверять, что ты собираешься присоединиться к Марку Антонию в его походе против Децима. Я не рассматриваю вероятность подобного поворота событий всерьез и вижу за этими слухами очередное проявление опасной болезни, поразившей нашу бедную республику. Однако, я полагаю, ты должен знать, что слухи не утихают, и ради сохранения собственной чести и безопасности тебе следует принять безотлагательные меры, чтобы их опровергнуть.