Август - [106]

В Беневенте Август простился с Тиберием и намеревался вернуться в Неаполь. В пути ему стало плохо, и пришлось сделать остановку в Ноле. На самом деле он прибыл в конечный пункт своего путешествия. На сцене появилась последняя декорация.

Эта декорация, в которой предстояло разыграться последним сценам спектакля его жизни, спектакля, приковавшего к себе жадные взоры всего мира, оказалась его колыбелью, тем местом, куда уходили его первые, настоящие семейные корни. Его, провинциала скромного рода, сына Октавия, всю жизнь именовавшего своим отцом Юлия Цезаря, судьба привела умирать на то же ложе, где принял смерть Октавий, преподав ему последний важный урок. Это, конечно, было лучше, чем погибнуть под ударами кинжалов. В чем же заключался урок судьбы? В том, чтобы он, забывший о своем настоящем отце при жизни, вспомнил о нем хотя бы на смертном одре? В том, чтобы на пороге смерти окунуть его в ту же скромную обстановку, в которой он родился и приверженность которой пронес через всю свою жизнь? Или в том, чтобы, вернувшись к истокам, он смог по достоинству оценить, на какую невероятную высоту вознесся?

Современников больше всего поразило то обстоятельство, что он умер 19 августа, то есть в тот же день, когда в 43 году до н. э. впервые стал консулом. Иными словами, если пространственное кольцо его жизни замкнулось в отчем доме, то временное кольцо его власти замкнулось в той же точке, откуда начался ее отсчет.

И если в плане биологическом его смерть ничем не отличалась от смерти других людей, то с точки зрения истории она знаменовала собой событие огромной важности, которому уже современники попытались дать достойную оценку. Впрочем, вокруг его кончины сразу же завязалась цепь политических интриг. Существует мнение, что Ливия и Тиберий в течение некоторого времени держали случившееся в тайне, чтобы успеть принять необходимые меры и облегчить переход власти к Тиберию.

Но можно ли было удержать в секрете новость такого значения? Ведь все знали, что принцепс болен, а летом в Кампанию, спасаясь от нездорового городского климата, съезжались все лучшие римские семейства. Близость принцепса и его семьи делала эти поездки особенно привлекательными. Чтобы избавиться от любопытных глаз, Ливии пришлось бы окружить дом плотным кордоном стражников. Именно это, как утверждают Тацит и Дион Кассий[244], она и сделала под предлогом, что больному нужен покой. Время от времени она вывешивала бюллетени о состоянии его здоровья, в которых говорилось, что ему лучше либо что ухудшения нет. Поэтому родственники и друзья Юлиев, мечтавшие заменить Тиберия на другого наследника, оказались захвачены врасплох. Они узнали о смерти Августа слишком поздно, и переход власти к Тиберию поставил их перед свершившимся фактом.

Между тем, если источники не упоминают никого из членов семьи, кроме Ливии и Тиберия, кто присутствовал у одра умирающего, известно, что его навещали какие-то люди, приезжавшие из Рима. Он расспрашивал их о здоровье дочери Друза Ливиллы, которая из-за болезни не могла покинуть город. На глазах у этих посетителей с ним и случился последний предсмертный приступ. Поэтому его кончина никак не могла остаться тайной, если, конечно, не допустить, что все эти люди действовали заодно с Ливией, которая намеренно скрывала правду, чтобы обеспечить будущее Тиберия. В том, что некоторые близкие друзья Августа согласились участвовать в мистификации, нет ничего невозможного, особенно если они тоже видели в Тиберии лучшего из преемников. Таков случай Германика, который по отношению к Тиберию всегда вел себя предельно честно — несмотря на свою популярность в народе и честолюбие своей жены Агриппины, в конце концов вынужденной смириться с позицией мужа. Впрочем, и Германик, и Агриппина в то время находились в Германии. Вдова Друза Антония Младшая в вопросе о передаче власти также вполне могла занять сторону Тиберия, поскольку поддерживала с ним самые дружеские отношения. Наконец, ближайшие сподвижники Августа, знакомые с текстом его завещания, наверное, тоже не стали бы возражать против того, чтобы задержать на необходимый срок сообщение о смерти Августа.

Ситуация и в самом деле складывалась сложная: речь шла о будущем установленного Августом режима, аналогов которому история еще не знала. Личную власть человека, завоеванную усилиями этого самого человека, следовало переплавить в устойчивый государственный строй. Наследственный характер власти вовсе не являлся чем-то само собою разумеющимся. В свете этих соображений и роль Ливии представляется нам более понятной. Не исключено, что она заранее обсуждала с Августом, заинтересованным в том, чтобы его дело не прервалось, возможный поворот событий. Ибо в те августовские дни и часы, когда не стало Августа, решался вопрос не о том, станет ли Тиберий владыкой империи. Решался вопрос о создании принципата.

Часть шестая ЯКОРЬ И ДЕЛЬФИН. ИТОГИ ПРАВЛЕНИЯ

Полномочия Августа

Создание принципата означало, во-первых, упрочение положения, которое до сих пор считалось временным (хотя таковым и не являлось), и во-вторых, передачу другому лицу полномочий, до этого признаваемых исключительной прерогативой Августа. Между тем эти полномочия он получил не сразу, а завоевывал их постепенно, в результате конкретных и тщательно продуманных действий. Август действительно совершил революцию, но ее плоды не могли созреть до его смерти. Самый яркий парадокс его жизни заключался, может быть, в том, что ему не дано было оценить весь успех своего предприятия. Ливия, олицетворявшая память о его правлении, и Тиберий, в котором воплотилось его будущее, не могли ошибиться в анализе ситуации. Судя по всему, в эти душные августовские дни 14 года они занимались тем, что снова и снова припоминали события минувших лет, оценивали масштаб власти, оставленной им Августом, по косточкам разбирали все этапы его восхождения к вершине и тонкости проводимой им политики. Тем же самым попытаемся заняться и мы и начнем с того момента, когда Август впервые получил в руки реальную власть.