Аватары Тьмы! - [40]

— Нет, Мария Михайловна, подождите! — бросив украшение обратно на стол, Вера вскочила: оставаться наедине с этой вещью совсем не хотелось. — Не уходите! Это и правда связано с моей семьёй, хотя я сама ничего толком не понимаю. Пожалуйста! Я вам сейчас платье покажу, можно?

— Ну хорошо, — швея с озадаченным видом села на место.

Вера метнулась в комнату и, спустя полминуты вернулась на кухню с туго скрученным платьем.

— Вот! — она положила его рядом с брошкой и отвернулась к плите. — Вы посмотрите, а я пока чай поставлю.

Подняв брошку, Мария Михайловна аккуратно раскатала платье на столе и положила украшение сверху на ткань.

— Ух ты, как подходит, будто специально к этому платью сделана! — гостья повернулась к хлопотавшей у плиты хозяйке: — Верочка, посмотри!

Та, поставив чайник, подошла к столу и ахнула, не веря собственным глазам: платье имело нормальный размер, молнию сбоку и небольшой разрез вверху спереди, где у горловины лежала брошка.

— Здорово, правда? — Мария Михайловна попыталась поднять брошку, но за ней потянулась и ткань. — О… — швея нахмурилась, изучая серебряный замок. — Это я, наверное, уже приколола?.. Автоматически! — она растеряно посмотрела на Веру.

Та только молча таращилась на платье. Не дождавшись ответа, гостья вернулась к изучению наряда:

— Ткань — полиэстер, похоже, с небольшой добавкой хлопка, и ещё в составе наверняка есть лайкра, видишь, как хорошо тянется?

Слово «тянется» мгновенно вызвало из памяти рассказ тёти Сони, как бабушка снимала это платье. Вера опустилась на стул, стараясь избегать взглядом неприятно сверкавшей брошки.

— Молния какая мягкая, качественная, вообще не чувствуется, как едет, прелесть просто, — продолжала меж тем Мария Михайловна, гоняя замочек туда-сюда. — Наверняка дорогущая! У нас-то в ателье попроще будут, и вообще я таких не встречала. Ну и платье это не шила, точно, я б запомнила.

«Вот тебе и бракованная молния! — вспомнила Вера рассказ тёти Сони. — Откуда она вообще взялась?!» В голове стали рождаться разные варианты, которые могли бы объяснить такие невероятные изменения платья, один нелепее другого, например, что кто-то, подкравшись со спины, пока она шла по улице с рюкзаком, незаметно достал из него коробку и подменил её содержимое.

— Что-то ты бледная — опять неважно себя чувствуешь? — сочувственно спросила швея.

— А-а? — откликнулась девушка, вспоминая, когда последний раз разворачивала платье: это было вечером перед тем, как она должна была встретиться с Антоном. — Нет, это я…

Щёлкнул, отключаясь, чайник.

— …пить просто хочу! — она встала и принялась заваривать чай, вспоминая дальше, как она посмотрела платье, скрутила, положила в коробку и убрала в рюкзак, а утром поехала в ателье. Больше она платье не доставала и к тёте его не брала, опасаясь, вдруг та схватит его и что-нибудь с ним сделает… А может, это Мария Михайловна прямо здесь и сейчас ловко его подменила? — Вера взяла чашки и повернулась.

— А что это ты на меня так странно поглядываешь? — убирая со стола платье, поинтересовалась швея. — Говорю же, не я это шила! да и… чего в нём такого-то? Сделано хорошо, качественно, какие претензии, не налезало что ли? — Она повесила наряд на спинку свободного стула.

Вера посмотрела на светака Марии Михайловны: спокойный, без багровых затемнений и пурпура, свойственного тем, кто постоянно что-то скрывает, он переливался праведной синевой и просто не мог принадлежать лживому человеку с камнем за пазухой.

— Да налезало, просто… — она отодвинула стул с платьем к окну, достала из-под стола табуретку и села, — бабушка моя… она мне его оставила зачем-то, а зачем, я никак понять не могу.

— В смысле — оставила? В наследство? — удивилась швея. — Слушай, Верочка, это не моё дело, конечно, но одежду покойников лучше не носить, это точно.

— Нет-нет! Бабушка жива, только она ничего не понимает: с ума сошла… после смерти дедушки.

— Ох, боже мой, как печально!

— Да, — Вера заметила, как светак Марии Михайловны немного потемнел, забрав на себя часть дурной, вызванной отрицательными эмоциями, энергии: швея ей искренне сочувствовала, и от этого становилось заметно легче. — Она год уже как в спецклинике, не узнаёт никого, но я всё равно её иногда навещаю.

— А родители?..

— Родители умерли. Разбились в автокатастрофе.

— Господи, Верочка, прости! — швея в ужасе закрыла рукой рот.

— Да ничего, это случилось давно, мне тринадцать лет тогда было. Я потом с бабулей и дедулей жила… А давайте чай пить — наверняка уже заварился! У меня и баранки есть.

Она поднялась и, порывшись в шкафчике, извлекла пакет с сушками. Высыпав их на тарелку, принялась разливать чай. Гостья молча наблюдала за действиями хозяйки, явно потрясённая её рассказом.

— Что ж ты, получается, совсем одна живёшь?

— Ну… есть двоюродные дядя с тётей, они, случись чего, помогают… а так вообще — да, одна… ну и что? — Вера снова уселась, с вызовом глядя на швею. — Я ведь совершеннолетняя!

— Ну, знаешь, — улыбнулась та. — Я вот сто лет уже, как совершеннолетняя, но жить совсем одной — это трудно! Мне бы, честно скажу, не хотелось.

— Да я привыкла уже, — пожала плечами Вера. — Даже нравится. Никто не командует, мозг не выносит…