В этом был перст божий — в сверхчеловеческом интеллекте, которым он наделил его: вот что сотворило беду.
ДЭВИДА нужно было убить. Он не мог отделаться от этой мысли. Если мир должен жить, Дэвид должен умереть. Эти двое не могли существовать вместе. Из морей крови и разрушений Дэвид мог создать только хаос, в котором человечество не сможет жить.
Отнять человеческую жизнь, дав взамен надежду умереть за Спасителя. Дэвид был человеком — человеком, рожденным не от женщины, — но тем не менее человеком. Он не был ни богом, ни демоном.
Будущее и управление всем миром нельзя было доверить в руки простого человека.
Но мир еще можно было спасти. Единственным, кто стоял на пути создания великого человека, был Дэвид — человек, который, как он считал, больше всего поможет его эксперименту. Ему придется действовать одному. Но он не сможет добиться успеха до тех пор, пока Дэвид жив и стоит на его пути. Дэвид знает, что можно создать еще более совершенных людей, чем он. И никогда не успокоится, если Эрл попытается это сделать.
Дэвида придется убить! Дэвида придется убить!
Эта фраза весь день гудела в его голове. Он не мог ни отдыхать, ни есть. Его руки сжимались в кулаки в поисках оружия.
В тот вечер он прокрался в коридор. Его комната находилась через две двери от комнаты Дэвида, коридор был пуст. Дэвид был диктатором, от него был без ума весь мир, никто и помыслит убить его. Так что коридор был пуст.
Старый, разочарованный доктор крался так быстро, как только могли двигаться его протестующие ноги.
Дэвид спал, прекрасный и безмятежный от торжества власти. Спал так, как спал одиннадцать лет назад, когда не знал жизни и был безупречной статуей, вырезанной из плоти и наполненной синтетической кровью.
Доктор Эрл умело перерезал его белое мускулистое горло, хотя руки его дрожали от жалости и отвращения к самому себе, — перерезал краденым хлебным ножом.
Его творение лежало неподвижно, пропитывая постель искусственной кровью. Он снова был безжизненным и совершенным — прекрасным и сильным в смерти, как статуя.
Доктор Эрл съежился в кресле и уставился на окровавленный нож.
Он не сумел добиться успеха. Его эксперимент всегда будет обречен.
Человек не может создать бога.