Авария на ЧАЭС и атомная энергетика СССР - [44]

Вот примерно та структура, по которой мне должны быть подготовлены все материалы, и я повторяю, что базироваться они должны на ранее выполненных нами работах, чтобы мы ссылались на собственные источники, а не на какие-то чужие.

1986—1988 г.

Интервью Алесю Адамовичу

— Прежде всего, чтобы вы представляли себе, что я занимаю некое особое положение во всей этой истории, скажу: я — ядерный химик, и, несмотря на то, что я уже 15 лет работаю в области атомной энергетики, к конструированию реакторов, например, я имею лишь косвенное отношение, только в рамках того, что слышу дискуссии и споры на советах и заседаниях, — ну, и приобретаю, конечно, какую-то свою точку зрения. Как вы могли понять из разговора, я — директор собственного отделения: обеспечение ядерных топливных циклов, то есть разделение изотопов, захоронение активности.

Моя позиция сложилась, с одной стороны, как у внешнего наблюдателя, с другой — как у участника. Но, вот в самих чернобыльских событиях моё участие, конечно, было оправдано, потому что никакого реактора уже не было, а были его останки — это прямая моя специальность. Тут — сплошная ядерная и неядерная химия. Нужно понимать, какие процессы идут с радиоактивными элементами, чем они отличаются от других процессов, какие вещества можно вводить, к чему это приведёт. Может быть, это было уже случайное совпадение, но это действительно моя прямая специальность.

Но главное — это то, что я в течение ряда лет был наблюдателем различных «битв» специалистов внутри Советского Союза и на международном уровне на тему типов реакторов и надо или не надо развивать ядерную энергетику вообще. В то же время под моим руководством развивались и работы в области безопасности химических производств, которые также представляют очень большую угрозу. Поэтому, чисто в профессиональном плане, вопросы безопасности и то, как к ним надо относиться, я представлял себе очень хорошо. Такая я запутанная фигура: с одной стороны, знаю проблемы безопасности в «общефилософском» их виде (как они должны ставиться и решаться), с другой — знаю ядерный топливный цикл и его внешнюю часть, ну, и наблюдал за реакторной «эпопеей».

Чернобыль начался, с моей точки зрения, (условно, конечно), в 1961 году. То есть в том самом году, когда Гагарин полетел в космос — и это было последнее высшее достижение Советской науки и техники. Вообще, я считаю, что наша наука и техника до тех пор очень успешно всеми правдами и неправдами развивались на удивление всему миру с колоссальными достижениями почти во всех областях. И вот вершиной этих достижений был полет Гагарина в космос. После этого мы начали по всем направлениям резко уступать, уступать — и просто началось падение. Вот это общее падение Советской техники, о причинах которого можно много и долго говорить, было одновременно и началом Чернобыля. Причём это не философское утверждение. И я говорю это не в том смысле, что у нас началось понижение общетехнической культуры, нет, это был уже совершенно конкретный факт.

Дело заключается в том, что, как вы знаете, Советский Союз был родоначальником атомной энергетики. Первая электростанция была построена у нас в Обнинске под Москвой. Потом мы построили Белоярскую атомную станцию и Нововоронежскую атомную станцию. И… прекратили развитие атомной энергетики. Это произошло в конце 50-х годов, потому что возобладала такая точка зрения, что у нас, дескать, донбасского уголька хватит — не нужно нам атомную энергетику развивать! И мы, будучи пионерами в её развитии, 10 лет её не развивали, а три атомных электростанции — Нововоронежскую, Белоярскую и Обнинскую — превратили как бы в забаву для учёных, где они решали свои проблемы. Это были три разных типа реактора, которые имели свои особенности; ими занимались, но атомную энергетику как масштабное явление у нас никто не воспринимал.

В это время сначала Англия, а потом и Соединённые Штаты Америки стали делать именно энергетику — не отдельные атомные станции, а атомную энергетику. И, следовательно, наука их вынуждена была сразу говорить о безопасности атомной энергетике как о масштабном явлении, о множестве станций, об огромном количестве специалистов, которые вовлекаются в эксплуатацию этих атомных станций и т. д.

А у нас был сделан мощный госплановский просчет, и мы пребывали в полной уверенности в том, что органического топлива хватит надолго, и атомная энергетика нам практически не потребуется, но где-то к 60-м годам (1961-1963 гг. — примерно в этот период времени) стало ясно, что европейская часть Советского Союза (где сосредоточено 80 процентов и населения, и промышленности) на привозном топливе не проживёт, а донецкий уголёк стал слишком дорог, и его стало слишком мало. Привозное топливо — это накладно: и экономически, и транспортно, и экологически. Стало ясно, что не развивать атомную энергетику невозможно. Без неё прожить промышленности нельзя.

Как бы ни удивительно это звучало, на самом деле, не развивать атомную энергетику невозможно, прежде всего, по экологическим соображениям, чего многие люди себе даже и не представляют. Если бы мы взяли и, на минутку, решением Политбюро, отменили атомную энергетику — перестали бы эксплуатировать сейчас атомные станции и не строили бы новые — то сразу же, в ответ на это уровень радиоактивного загрязнённости нашей территории и наших людей возрос бы неимоверно! Именно радиоактивной, я не говорю уже о канцерогенных веществах и других вещах. Почему? Да потому, что в угольных или нефтяных пластах за века накопилось много радиоактивных элементов, причём именно долгоживущих и самых опасных изотопов — альфа-активных. Например, в Камско-Ачинском угольном бассейне только в верхних пластах находится 2 миллиона кюри альфа-активных долгоживущих изотопов. Как только мы начнём активно эксплуатировать Камско-Ачинский бассейн, то по дороге, по которой возится уголёк, и при сжигании начнём насыщать лёгкие людей, и особенно свои собственные, этой радиоактивной грязью. Поэтому чем меньше атомных электростанций и чем больше угольных или нефтяных, тем при естественных условиях больше будет радиоактивное загрязнение. Так что это совершенно очевидная ситуация. Конечно, лучше всего было бы использовать то, о чем мы все мечтаем, — альтернативные источники: термоядерные, солнечные, НГД и все, что угодно. Но тут необходимо совершенно реально представлять себе картину, что в течение 40-50 лет ничего этого не будет, потому что сегодня самые оптимистичные цифры говорят о том, что затраты человеческого труда на единицу мощности в солнечной энергетике в сто раз больше, чем в атомной, а затраты материалов в 150 раз больше, чем на угольные или на атомные станции. Конечно, наука будет развиваться и в этом направлении, всё будет улучшаться, но не в 100 и не в 150 раз, поэтому доля альтернативных источников в обозримый период (45-50 лет) будет составлять 5-7%. Нужно, чтобы эти проценты были, чтобы развивать эти источники энергии, но основой энергетики это быть не может. Таким образом, неизбежность атомной энергетики стала очевидной в 60-х годах, а темп был потерян.