Авантюры открытого моря - [122]

Они хотели выбить из нас любой материал. Но только против Саблина и только обливающий его грязью, только очерняющий. Любой ценой. И выбивали… А то и просто писали за нас показания сами…»

Матрос Максименко:

«Везде работали следователи КГБ. Готовили обед. Появляется сменный экипаж. Сказали, после Лиепаи «Сторожевой» отправят на Тихоокеанский флот.

…Команда строится, вечереет, мы со шмотками, нас «шмонают». По висячим сходням переходим на десантный корабль, я оглядываюсь: «Сторожевой» чуть накренился на левый борт… Прощай, «поющий фрегат», ты спел свою лебединую песню. Мы сходим, на нас со всех сторон смотрят десантники из спецназа, залезаем в новые «Икарусы», и через два часа — Рига. Ведут в Ворошиловские казармы, где размещался автобат, рядом с училищем гражданской авиации. Саблина и его помощников, человек двадцать, говорят, сразу же отправили самолетом в Москву, еще с корабля.

Нервишки на пределе, КГБ выясняет лишь мелочи, даже сочувствуют — всё уже вынюхали на корабле, всех прогнали через особый отдел. Затем главком Горшков приезжает с генералом армии Епишевым, ну и еще кое-кто. Нам читают длинную четырехчасовую мораль, после чего даем подписку, лично каждый — для Брежнева».

Бывший офицер особого отдела Балтийского флота капитан 3-го ранга В. Дудин:

«“Сторожевой” притащили в Ригу. Корма была значительно разворочена, крен. Экипаж рассредоточили следующим образом. Матросов — в Ворошиловские казармы. Офицеров тотчас с берега доставили на угол улиц Ленина и Энгельса, в республиканский КГБ. Допрашивали всю ночь.

Рано утром 10 ноября всех офицеров и мичманов “Сторожевого” привезли на аэродром. Два Ан-24 вылетели на Москву. Нам, офицерам особого отдела, вменили в обязанность сопровождать арестованных. И только. Категорически запрещено было обменяться хотя бы полусловом. Рассадили так: офицер со “Сторожевого”, а рядом — сопровождающий. Все арестованные в наручниках.

Саблина посадили впереди, между двумя. Он единственный, на ком не было наручников. Тяжело опирался на костыль. Лицо измученное. Невыспавшийся. Побриться не дали.

Машины московского КГБ встретили самолеты буквально дверь в дверь. Их сразу же увезли. А нас так же молча через несколько минут отправили обратно в Ригу».

Главком ВМФ Адмирал Флота Советского Союза Горшков проверял корабль, расспрашивал моряков… Потом недоумевал: «Не понимаю, как у такого командира могло случиться такое ЧП?! Но все дело в том, что такое ЧП случилось не у Потульного, а у него самого, и у Маршала Советского Союза Брежнева…

Потульный с честью вышел из труднейшего положения, в которое мог попасть любой из его коллег. Он сам обезоружил замполита, сам повернул корабль на обратный курс. И тем не менее оказался в зубчатых колесах той «пилорамы человеческих душ», против которой выступил Саблин. Пришло указание исключить Потульного из партии. На общем собрании никто из коммунистов так и не смог сказать ничего дурного о командире «Сторожевого»— грамотный моряк, честный партиец, исполнительный офицер, добрый семьянин. Не за что было и зацепиться. Секретарь парткомиссии увел Потульного в свой кабинет: «Сдай партбилет, Васильич. Иначе наверху нас не поймут».

На всей дальнейшей службе Потульного был поставлен размашистый крест. ·

А ресторан ревел динамиками эстрады. Мы выпили на посошок.

— Саблина на корабле уважали и офицеры и матросы, — вздохнул Потульный, — ровный, тактичный, эрудированный. Работать с людьми умел и любил. По службе его никто не затирал. Напротив, ему открывалась престижная вакансия быть замом командира по политчасти на тяжелом авианесущем крейсере «Киев»… Он пожертвовал всем… Как человека я его понимаю… Как офицера? Он же ничего не добился… Не так надо было делать…

На том мы и расстались с Анатолием Васильевичем Потульным. Он навсегда исчез в серой пасмури питерской осени. Командир корабля, выброшенный взрывом мятежа на сушу…

Глава восьмая. «ШВЕДСКАЯ ВЕРСИЯ» или «ЛЕНИН ТОЖЕ БЫЛ САБЛИНЫМ»

4 марта 1990 года. Лефортово

Я долго искал этот дом номер За по Энергетической улице, пока не отыскал хитро спрятавшиеся за корпусами новостроек стены старинной, екатерининских времен еще, тюрьмы, а ныне следственного изолятора КГБ. Именно сюда привезли Саблина в ноябре 1975-го, здесь его лечили, допрашивали, отсюда увозили на суд… Прохожу сквозь тесный пропускной пункт, два прапорщика в синеоколышных фуражках долго изучают мой паспорт, меня самого. Заявка на пропуск давно уже лежит у них на столике. Наконец пропускают. С замиранием сердца поднимаюсь на второй этаж. Высокие потолки, просторные коридоры, зеленые дорожки. Все чинно, благопристойно.

Окажись здесь нечаянно, минуя КПП, — и можно подумать, что попал в коридор заурядного московского НИИ или отраслевого главка. Но взгляд вдруг натыкается на стенд с погрудной мишенью, изрешеченной пистолетными пулями. Стенд спортобщества «Динамо». А победная мишень — гордость местных стрелков.

Нет, ты не в главке и не в НИИ, ты в следственном изоляторе Комитета госбезопасности.

Ускоряю шаги, ищу дверь с номером 216, кабинет заместителя начальника следственного отдела КГБ полковника юстиции О.А. Добровольского.