Авантюристы - [22]

Минула ночь, но день также не принес ничего интересного за исключением зрелища горящей деревни на горизонте.

В Вышнем Волочке, когда поезд долго стоял, загружаясь углем, вся компания собралась в станционном буфете, где Нарышкин с мрачной злобой нарезался под сурдинку, и Степану с Терентием пришлось в буквальном смысле втаскивать его в вагон, прибегнув к помощи кондуктора и двух контролеров.

Всю дальнейшую дорогу до Москвы Сергей Валерианович спал в купе один. Почтенное семейство, весьма смущенное видом его расхристанного могучего тела, а также убоявшееся богатырского храпа, перебралось в дальний конец вагона на освободившиеся места. Наконец в разгаре следующего дня поезд прибыл в Москву.

Глава пятая В ПЕРВОПРЕСТОЛЬНОЙ

«Здесь огромные палаты,

Много, много здесь всего!

Люди всем в Москве богаты,

Нет лишь счастья одного…»

(Г. А. Хованский)

С вокзала Степан хотел ехать прямо в контору дилижансов, чтобы отправляться далее. Но Нарышкин заявил, что вначале надобно осмотреться, показать Катерине первопрестольную, для чего не худо было бы и покататься по городу. Он вполне отоспался в поезде и выглядел хотя и немного опухшим ото сна и всклокоченным, однако настроение его было бодрым. Глаза сверкали деятельным огоньком.

Москва, в отличие от Петербургской чопорности и строгой холодности, встретила шумной крикливостью, пестротой домов, грязных переулков, расхристанностью улиц, где зачастую рядом с особняками соседствовали неказистые, ветхие домишки, повсеместно виднелись разнокалиберные маковки и золоченые кресты всевозможных церквей, часовен и соборов. В воздухе висела рыжая пыль, над крышами носились тучи жирных воробьев и галок, в атмосфере чувствовались ароматы большого базара.

Прямо у Николаевского вокзала наняли «Голубчика» — румяного извозчика в щеголеватой шапке и длинном, застегнутом сверху донизу темном сюртуке, подпоясанном ярким кушаком. Когда тронулись, Нарышкин стал указывать руками улицы, едва не вывалив в придорожную грязь всех сидевших в экипаже.

— Вон, вон, видите — это Красные ворота! А это Мясницкая — здесь богатеи живут. А это, взгляните Катенька, Тверская!

Катерина не успевала вертеть головой в разные стороны.

— А вон там, видите вдалеке — это Кремль! Арсенальная башня!

Катерина кивала головой, поправляя выбившуюся прядь.

Выкатили на Страстную, где против церкви Дмитрия Солунского, Степан потерял с головы свой картуз, который тут же был растоптан едущей следом черной каретой. Ее кучер, по утверждению Степана, из одной только подлости направил свой экипаж прямо на слетевший головной убор.

Остановиться, и подобрать картуз не было никакой возможности, так как движение было довольно оживленное и конца не было видно телегам, дрогам, дилижансам, каретам и прочим порою весьма причудливым экипажам. Одни из них везли пассажиров, другие тянули бочки с водой, тюки галантереи или возы с дровами, и все это беспрерывно двигалось, грохотало по ущербным камням мостовой, лязгало, скрипело, трещало рессорами и всеми сочленениями, бряцало конской сбруей, звенело колокольцами под дугой, цокало бесчисленными копытами. При этом подъезжающие к лавкам возы и подводы, следуя какому-то странному неписаному правилу, становились не гуськом — друг за другом, а поперек мостовой, создавая невообразимую толчею и затрудняя проезд.

— Господи ты, боже мой, — вырвалось у Терентия, — движение-то, какое! Что картуз! Тут бы самому живота не лишиться!

— Пройдет еще лет десять, и они тут совсем от этого движения задохнутся, — мрачновато предрек Нарышкин.

— Это, барин, у нас враз! — откликнулся с козел «голубчик». — Оченно даже возможно. Вчера на Москворецком мосту битый час стояли. Две тройки никак разъехаться не могли — так промеж себя сплелись, что ни в какую! А шуму-то было, шуму! Сверху ехал охотнорядский купец, а навстречу ему замоскворецкий заводчик. И никто уступать не захотел. Спервоначалу кучера друг дружку вожжами стали охаживать. Потом охотнорядский за своего вступился и тож в разделку полез. А там ребята замоскворецкие прибегли и туда же! Ну а следом за ними — охотнорядцы подкатили. Что ты! Такое дело задымилось! Насилу растащили!

— В Петербурге такого беспорядку нет, — насупившись, заявил Степан, обращаясь к вознице. Ему было жаль потерянный картуз.

— Ишь ты! В Петербурге! — негромко хмыкнул Терентий, дернув за рукав барина. — Давно ли у себя в Тмутаракани клопов кормил, а туда же — в столичные прописался…

— Это правильно, что беспорядку нет, — весело отозвался «голубчик». — А у нас никак не можно, чтоб порядок был. Вроде вот-вот обзаведемся порядком, а тут, на тебе, въедет какой-нибудь дурень поперек всех и опять беспорядок! Берегись, ожгу! Куда прешь… раззява! — заорал он на невысокого мужичонку с большим мешком на плече, который захотел перебежать дорогу перед экипажем. — Видали, какой народ бестолковый! Ну как с этакими быть порядку?

— Стало быть, верно сказано, что Петербург — это голова, а Москва — сердце Российской империи, — с некоторым пафосом воскликнул Нарышкин.

— Я бы, сударь, другое сказал, — вновь отозвался словоохотливый кучер. — Вот так поездишь цельный день среди этакого люда, оно и думаешь, что навряд ли сердце… скорее, другое какое место. Сказал бы вам, да совестно при барышне.