Авантюристы - [24]

Так не от дел нездоровилось государыне, как думал Захар, а от чего-то другого.

"Может, это и неправда… так, пошутил… Впрочем, молодость… Лучше примусь за свои лекарства, вон их сколько на столе!.."

И императрица взяла верхний пакет.

— В собственные руки, — тихо прочла она, — от московского главнокомандующего.

Она торопливо вскрыла пакет и пробежала бумагу. На лице ее показалась улыбка.

— В Москве австрийский император, — сказала она Храповицкому.

У того на лице выразилось почтительное изумление, почти столбняк.

— Иосиф Второй в Москве, — с улыбкой повторила императрица.

То же тупое изумление на лице Храповицкого. Однако Захара это не удивило.

— Понравилось, значит, матушка, у нас, — сказал он, еще раз обтирая полотенцем вазы с яйцами.

— Ну теперь уже не понравится больше.

— Отчего, государыня?

— Там его Еропкин под арест засадил.

Теперь пришла очередь и Захару удивляться:

— Как же так, государыня? Он нам за это войну объявит.

— Не бойся, Захарушка, это такой же император, как у нас был Емелька Пугачев.

— Так, стало, самозванец, матушка?

— Самозванец, какой-то барон фон Вульф, спьяну назвал себя австрийским императором, и его за это и заарестовали.

— И поделом.

В это время в кабинет вошел Лев Александрович Нарышкин в полной парадной форме, а за ним четыре камер-лакея несли на носилках исполинское красное яйцо аршина в два длиною и полтора в округлости.

— Что это, Левушка? — улыбнулась императрица.

— Красное яичко вам, матушка государыня, — отвечал серьезно Нарышкин, — пришел похристосоваться с вами.

— Очень рада… Только и яйцо уж у тебя…

— Большое яйцо, великое, как и сама ты, матушка, великая.

— Ох, льстишь ты мне, разбойник, — смеялась Екатерина.

— Не льщу, матушка, а правду говорю.

Камер-лакеи бережно положили яйцо на стол и удалились.

— Ну, похристосуемся же, — сказала Екатерина, — Христос воскресе!

— Воистину воскресе!

— А вот тебе яичко.

— А вот тебе, матушка.

Все подошли к чудовищному яйцу. Вдруг верхняя половина его сама собой открылась, и оттуда выглянуло прелестное розовое личико белокурого мальчика лет десяти.

— Баба! — радостно закричал мальчик, выскакивая из яйца и бросаясь со стола прямо на шею императрице. — Баба милая!

— Саша! Голубчик мой! — воскликнула со слезами государыня.

Это был великий князь Александр Павлович, любимый внучек Екатерины. Ему шел теперь одиннадцатый год, и он был очень живой, очаровательный ребенок. Сама императрица говорила однажды Храповицкому:

— Александр сколько ростом, столько же душевными качествами и остротою превосходит Константина, который и в росте, и в учении от него отстает.[14]

Повиснув у бабушки на шее, он твердил:

— Ах, баба милая, как я рад, как рад, что раньше всех похристосовался с тобой.

Императрица гладила и целовала его.

— И точно, уж лучшего яичка мне никто не даст, — говорила она. — Спасибо, Лев Александрович.

— Не за что, государыня: я знал, что порадую вас этим.

Захар стоял и только головою качал.

— Уж и затейник же у нас Лев Александрович, — рассуждал он, — коли бы не Лев Александрович, у нас во дворце помирать надо от скуки да от делов: один Лев Александрович, спасибо ему, развлекает государыню.

— Правда, правда, Захар, — подтвердила императрица. — А как это ты, Лев Александрович, надумал этот сюрприз?

— Да сами его высочество подали мысль: хвалятся как-то на днях, я, говорят, раньше всех поздравил бабу с принятием Святых Тайн, потому что в церкви близко стоял, да и говорят: ах, если б мне и похристосоваться удалось с бабушкой раньше всех! Мне и приди в голову заказать яйцо.

В кабинет является еще одно лицо — высокий мужчине с крупными чертами лица южного типа, с несколько угловатыми, бурсацкими манерами и очень умными, под? купающими глазами. Это вице-канцлер граф Безбородко, бывший действительно когда-то бурсаком киевской академии. В руках у него папка с бумагами. На ходу он неловко кланяется.

— А! Александр Андреевич! С праздником, — приветствует его императрица. — Что у тебя там? Верно, депеши?

— Депеши, государыня, французские, сейчас курьер пригнал.

— Ну, что пишут?

— Франция ожидает от нас обстоятельного изъяснения о связи с нею…

— Какого еще ей обстоятельства! — вспылила императрица.

— Она, государыня, недовольна…

— Недовольна! Я знаю, это все проделки прусского двора.

Она встала и подошла к самому лицу докладчика.

— Ну, чем она недовольна?

— Она недовольна, ваше величество, кратким отзывом на ее предложение и требует…

— Она требует!.. Ну?

— Она просит, для медиации с Портою, на чем решимся мы остановиться в войне турецкой, подозревая des vues d'agrandissements,[15] по случаю отправления флота в Архипелаг.

Екатерина задумалась. Великий князь, воспользовавшись деловым разговором бабушки, ускользнул вместе с Нарышкиным и Захаром в другие апартаменты.

Екатерина прошлась по кабинету и опять остановилась против вице-канцлера.

— Я уверена, — сказала она, — такие мысли вперяет ей прусский двор, который желает взять кусок из Польши.[16]

Безбородко молчал. Он боялся перебивать размышления своей повелительницы, хорошо изучив ее женскую находчивость.

— Только же не удастся прусскому двору поймать окуня в мутной воде, — сказала наконец Екатерина весело. — Кстати, — улыбаясь, продолжала она, — тебе, как вице-канцлеру, предстоит немало хлопот с Австрией.