Авантюра времени - [44]

. То же самое можно сказать о тех удобных случаях, которые предоставляются нам, исходя из некоторой ситуации. Естественно, благоприятный случай существует только для того, кто способен им воспользоваться, кто стремится к достижению целей и — что касается бытия человека — кто сам задает себе цели, принимая решение о своем существовании как таковом, в его полноте. Однако отсюда никоим образом не следует, что эти возможности «созданы» именно им. Способности и удобные случаи здесь строго коррелятивны. Удобные случаи предоставляются только в отношении к способностям, но и способности имеются только в отношении к удобным случаям, благодаря которым они себя проявляют. Короче говоря, за исключением тех наивысших возможностей, которые «существуют» только в той мере, в какой мы уже спроецированы в них и которые я предложил называть «экзистенциальными», бо́льшая часть открывающихся в мире возможностей не конфигурируются «субъектом», в каком бы смысле ни понималось действие конфигурации. Здесь идея «наброска мира» (Weltbildung) со стороны Dasein выглядит несостоятельной.

Только если мы замещаем трансцендентальную парадигму, которая все еще неотделима от фундаментальной онтологии, парадигмой реляционной, в силу которой все явленное нам в мире и сам мир обладают смыслом лишь в соотнесенности с разного уровня способностями «субъекта», телесно присутствующего в мире и принадлежащего миру по самой своей природе; только если, следовательно, мы полагаем эту со-принадлежность миру, в силу которой мы пребываем в мире лишь постольку, поскольку ему принадлежим, а принадлежим ему лишь постольку, поскольку пребываем в мире, — только тогда мы можем также попытаться понять главное: экзистенциальные возможности не проектируются раз и навсегда «субъектом», свободным от всякой укорененности в прошлой истории. Возможности, берущие начало в учреждающих событиях, более изначальны и предшествуют тем возможностям, которые возможнятся свободными решениями Dasein. Восприимчивость к событию, пассивность как безмерное предоставление себя тому, что превышает наши возможности, что самим своим явлением «поражает немощью» (frapped’impouvoir), выглядят, таким образом, более изначальными, чем всякое само-возможение. Событие — это не просто то, что меня настигает и захватывает, что ускользает от моих ожиданий и лишает меня почвы под ногами в тот момент, когда я меньше всего этого ожидаю. Прежде всего, оно есть то, что ставит под вопрос мои фундаментальные проекты, в свете которых я понимаю самого себя и свое собственное существование, а значит, ставит под вопрос мои возможности в экзистенциальном (или экзистентном) смысле, перестраивая их от начала и до конца. А так как структурирующие мир возможности упорядочиваются по отношению к друг другу и образуют систему — ибо у нас никогда нет изолированных возможностей, — такие экзистенциальные потрясения настигают возможное как таковое, в его корне. Они колеблют мир в целом и больше не позволяют нам понимать самих себя как «тех же самых». Конечно, событие в первую очередь затрагивает определенные возможности и определенные обстоятельства, но, затрагивая определенные возможности, оно отражается на всей совокупности возможностей, перестраивает сам мир в его истоке. Так что для нас, восприимчивых к событию существ, мир как совокупность возможностей всегда подвешен над пропастью события, всегда подвержен тем критическим трансформациям, в которых существование как таковое потрясается, изменяя нас от начала и до конца. Мир подвешен в событии, он всегда возникает для нас в учреждающих событиях, начиная с самого важного — с нашего рождения. Поэтому феноменологический анализ мира принадлежит — по крайней мере, одной из своих сторон — тому, что я назвал «событийной герменевтикой».