Авантюра времени - [41]

, и система верований, которой я придерживаюсь, может давать сбои, что зачастую и происходит. Отнюдь не все мои верования связны, что не мешает им оставаться верованиями — по крайней мере, временно (до тех пор, пока мне не придется пожертвовать некоторыми из них, чтобы восстановить внутреннюю связанность системы). Однако в отношении восприятий все обстоит иначе: восприятие, которое не входит в перцептивное целое, то есть не возникает из мира, наделенного структурной связанностью, попросту не является восприятием. Восприятие соотносится с миром не случайно; всякое восприятие есть восприятие мира.

Тем самым холизм восприятия неизбежно приводит к тому, что можно было бы назвать «дескриптивным» реализмом и что следует строго отличать от метафизического реализма. Этот последний чаще всего выступает в форме каузального реализма. Если быть реалистом означает понимать восприятие как «событие в мире, к которому, например, можно приложить категорию причинности»[124] (как это сформулировано у Мерло-Понти), то в этом случае имеются все основания для того, чтобы признать провал такого реализма[125]. В самом деле, абсурдно претендовать на то, чтобы объяснить сам опыт и его свойство ставить нас в прямое отношение к вещам и событиям, начиная с выделенных в этом опыте вещей и событий и с их каузальных отношений с субъектом. Здесь необходимо воздать должное антинатурализму Гуссерля: интенциональный дискурс несводим к дискурсу каузальному, отношение явления несводимо к внешнему отношению. Опыт есть данность самих вещей без какого-либо опосредования, тогда как каузальные связи вводят между нами и реальностью практически бесконечное число опосредований. Каузальный реализм — это гибрид, в основе которого лежит постоянное смешение между чистым описанием явления и генетическим объяснением его содержания. Однако трудности, в которых запутывается реализм такого рода, не являются чем-то безнадежным. Дескриптивный реализм ни в коей мере не сводит изначальный опыт мира к сколь угодно многочисленным и сложным каузальным связям — на том простом и ясном основании, что всякое каузальное отношение атомистично, тогда как наше отношение к миру в опыте, как мы видели, обладает холистической структурой. Здесь дескриптивный реализм является следствием холистического подхода к опыту, а не наоборот. С точки зрения чистого описания феноменов единственная последовательная позиция состоит в признании того, что опыт соотносится с миром самим по себе, без каких-либо посредников. Восприятие мира предполагает его существование и неотделимо от него. Именно это делает скептическую проблему, которая столь неотступно преследует феноменологию, вплоть до того, что смешивается с целым рядом ее принципиальных положений, ложно поставленной проблемой.

III

Переворачивание скептической проблемы, к которому приводит нас холизм опыта, в корне уничтожает саму возможность скептического сомнения, то есть предпосылку разделения между двумя сферами бытия — безусловным бытием сознания и обусловленным бытием мира, которая никогда не ставилась под вопрос и которая лежит в основании всего трансцендентального гуссерлевского диспозитива. Опыт, как неразложимая на элементы целостность, куда более точно схвачен в терминах «бытия-в-мире». Однако столь важная здесь идея «бытия-в-мире» хотя и представляет собой свободную переформулировку идеи, развитой в «Бытии и времени», ей не тождественна. Холизм опыта не может не привести к полному и безусловному отказу от трансцендентальной перспективы, которая остается определяющей у раннего Хайдеггера. «Бытие-в-мире» ни в коем случае не является характеристикой одного Dasein, или только Dasein: онтологическим определением этого сущего, взятого в самом себе, в абстрагировании от того мира, в котором оно «фактически» пребывает от рождения. «Бытие-в-мире» есть структурная характеристика системы — той, что формирует «субъекта», наделенного практическими свойствами взаимодействия с миром. Следовательно, открытость (Erschlossenheit) точно так же не может быть онтологической характеристикой Dasein, абстрагированного от существования мира, которому оно открыто. «Бытие-в-мире» обозначает структуру одновременно реляционную и холистическую, и в силу этого оно не могло бы мыслиться в терминах трансцендентальной философии, где «субъект», и только он один, играл бы роль последнего «условия возможности» самого явления вещей.

Чтобы это понять, нам необходимо попытаться более глубоко понять смысл этой структурной взаимопринадлежности вовлеченного в мир «субъекта» и мира, которому открыт этот «субъект». Задержимся немного на восприятии и его корреляте — воспринимаемом мире. Итак, мир есть не только совокупность всего воспринятого, но и совокупность всего воспринимаемого и испытываемого как такового. Говорить о «воспринимаемом» и «испытываемом» означает взывать к способности субъекта: способности воспринимать и испытывать. Мир не может быть совокупностью всего воспринимаемого без наделенного определенной способностью «субъекта». Однако решающий момент состоит здесь в следующем: способность такого рода может принадлежать только такому «субъекту», который конститутивно принадлежит миру своим телом, который помещен в мир и телесно привязан к нему. Тело как принадлежность миру является необходимым условием для того, чтобы можно было признать за «субъектом» определенную способность: способность, в силу которой мир может, в свою очередь, быть определен как совокупность воспринимаемого и испытываемого. Способностью к восприятию может обладать только «субъект», который телесно принадлежит миру, а эта способность может быть задействована только по отношению к миру, в который этот «субъект» помещен. Открытость мира для того, кто его испытывает, предполагает принадлежность миру «субъекта» этого испытания.