Аут - [20]

На запястье крепким, долго не стирающимся гелем были кем-то старательно выведены очень странные слова: «Первого числа, два пополудни, поляна у Горькой Лужи, ознакомительное собрание, не опаздывать». То есть «кем-то» наверняка был он сам, больше вроде некому. И слова, взятые по отдельности, были совсем нормальными. Но целиком отдавали полным кретинством.

Первое число – это сегодня. Горькая Лужа – местная достопримечательность, небольшой пруд за городом, воняющий горечью, от которой першит в горле. Известно было, что в нем живут призраки – гигантские мокрицы, сожравшие уже не один десяток человек. Так какого ляда ради ему тащиться туда, ломал голову Стаффи. Какое там еще собрание? Этих самых мокриц, может быть, собрание?

Но ведь зачем-то он накарябал это послание у себя на руке. Значит, хотел, чтобы оно перешло в новый реал, не исчезло вместе со старым шмотьем и памятью. То есть это важно, догадался Стаффи. К тому же, возможно, там удастся чем-нибудь поживиться. Например, раздобыть мокрицу и водить ее на поводке в качестве охранника.

Но до Горькой Лужи нужно переть через весь город, потом еще пара километров дикой местности. Пешком к Луже никто и никогда не ходил. Нужна «тарелка». На машине лету – пятнадцать минут.

Стаффи почесал под мышкой, потер лоб, поковырял в ухе. Идей не было, но Стаффи был безотчетно уверен, что в городе идеи непременно должны валяться под ногами. Надо только оторвать зад от скамейки и поискать.

Он оторвал зад от скамейки, немножко прогулялся по мертвым улицам, зорко оглядываясь, и нашел. «Тарелка» стояла возле обрушенной стены дома, пустая, с открытой дверцей. Не захочешь, влезешь. Правда, скотина может оказаться говорящей псевдоразумной. Тогда сладить с ней будет непросто. Многим нравится трепаться со своим летающим своевольным железом. Была б у него собственная «тарелка», Стаффи вышиб бы ей приставку с искусственными мозгами, не раздумывая. Чтоб не лезла не в свои дела.

Он рискнул. Сунул руки в карманы, ленивым шагом подбрел к машине и заглянул внутрь.

– Покурить не найдется? – спросил вежливо, надеясь на безответность.

«Тарелка» промолчала.

– Так ты точно глухонемая, девочка моя хорошая? – Он подождал немного. – Значит, мне повезло.

– Тебе не повезло, – услышал Стаффи голос сзади.

И умер. Очень неожиданно для себя.

Камил убрал оружие и объяснил упавшему лицом на сиденье телу:

– Когда я купил эту машину, она была мальчиком, а не девочкой. Но я не люблю, когда за мной приглядывают. Я вышиб ему мозги. Как и тебе, друг мой невезучий.

Он подхватил труп за воротник и вытащил из машины. Поглядел небрежно – не прикарманил ли бродяга чужое имущество. Нет, не успел. Камил перешагнул через тело и хотел уже сесть в машину, но вдруг на глаза ему попалась рука воришки, исписанная чернилами. Он нагнулся и прочел надпись. «Интересно», – подумал он и посмотрел на часы. До упомянутого времени было сорок минут. Он запрыгнул в «тарелку», хлопнул дверью и направил машину за город.

Одной из его главных обязанностей была доставка сведений о происходящем в мире хозяину, господину Морлу, очень редко покидающему дом. Если Камил чего-то не знал, он должен был это узнать. Намечавшееся сборище у Горькой Лужи очень удивило его. В мире, подвластном железной воле его хозяина, все устроено весьма благоразумно. В регулярно меняющихся декорациях недопустимо никакое постоянство. Иначе неизбежны недовольство, сговоры, бунт. Разумеется, любая революция здесь обречена на смерть во младенчестве, но милосердие господина Морла простирается дальше этого. Милосердие его выкорчевывает недовольство с корнем, не доводя до бунта, стирая память о прошлом, разрывая успевшие образоваться связи, тасуя людей как колоду карт.

И вот теперь кто-то нашел способ скреплять эти связи заново. Интуиция говорила толстяку, что это явное противодействие воле хозяина – хорошо удобренная почва для бунта. Заговор зрел под самым носом у господина Морла. И если бы не случайность, кто знает, как далеко бы он продвинулся в конце концов.

С утра перед толстяком стояла проблема – хозяину позарез понадобилась баба со змеиной кожей. Хорош каприз. Камил плохо представлял себе удовольствие, получаемое от такой женщины. Весь смак и толк в бабе – тепло ее рук, бедер, горячая скачущая задница, жар распаленного, влажного логова. Ни разу в его жизни, богатой случайными утехами, не попалось ему то, что требовалось сейчас хозяину. Не бывает просто таких баб. Но в обязанности толстяка входило также добывание для господина того, чего не бывает.

В Городе можно было добыть все. С самого утра Камил шерстил улицы. Тепловизор для такого дела не годился. Нужно было самому, лично ощупывать каждую попадающуюся по пути бабу. Они ругались, плевались, норовили располосовать ему лицо ногтями, некоторые били по физиономии, а то и куда побольнее, пятеро или шестеро выразили желание отдаться ему тут же, на улице. В конце концов толстяк озверел и, выходя из машины, прихватывал пистолет. Совал ствол в рожу очередной дуре, залезал другой рукой ей под одежду, не глядя в дикие от испуга глаза, и шел дальше, не найдя искомого.