Аугсбургский меловой круг - [2]

Однако долго держать это в секрете было не так-то просто.

Анна работала в поле, но каждую свободную минуту, пока остальные отдыхали, убегала к "своему" ребенку. Малыш рос и поправлялся. Он радовался, завидев Анну, и подымал головку на крепенькой шейке. Но когда пришла зима, невестка начала снова справляться о муже Анны.

В сущности, Анна могла бы остаться в усадьбе, где для нее всегда нашлось бы дело. Но плохо было то, что соседи не переставали дивиться отцу, который так ни разу и не приехал проведать сынишку. Если она не покажет людям отца ребенка, обо всей семье пойдут пересуды. В одно воскресное утро крестьянин запряг лошадей и, громко окликнув Анну, предложил ей поехать в соседнюю деревню за теленком. Покуда они тряслись в телеге, он сообщил ей, что искал и нашел для нее мужа. Это был тяжело больной бедняк, такой изможденный, что он едва мог поднять голову с засаленной подушки, когда гости вошли в его низкую хижину.

Он согласился взять Анну в жены. У изголовья постели стояла желтолицая старуха-его мать. Она должна была получить деньги за услугу. Дело было слажено в десять минут, и Анне с братом можно было ехать дальше покупать теленка.

В конце недели их обвенчали. Пока священник бормотал слова обряда, больной ни разу не повернул к Анне остекленелых глаз. Ее брат ждал, что со дня на день должно прийти свидетельство о смерти. Тогда можно будет объявить, что муж Анны и отец ребенка умер в пути, в деревушке под Аугсбургом, и никто не удивится, если вдова останется в доме у брата.

Счастливая возвратилась Анна со своей странной свадьбы, на которой не было ни колокольного звона, ни духового оркестра, ни подружек, ни гостей. Вместо свадебного угощения она подкрепилась в кладовке куском хлеба с садом и подошла вместе с братом к корзине, где лежал ребенок, у которого теперь было имя. Она поправила его простынку и улыбнулась брату.

Однако свидетельство о смерти заставляло себя ждать.

Ни на следующей неделе, ни неделю спустя известие от старухи не приходило. Анна уже рассказала всем, что ждет на днях мужа. Теперь, если ее спрашивали, она отвечала, что глубокий снег, очевидно, задержал его в пути. Так прошло три недели, и, наконец встревоженный брат поехал в деревушку под Аугсбургом.

Он вернулся поздно ночью. Анна еще не спала и, услышав скрип телеги во дворе, бросилась к двери. Она смотрела, как брат, не торопясь, распрягал лошадей, и сердце у нее сжалось.

Он привез плохие вести.

Войдя в хижину бобыля, он увидел, что приговоренный к смерти сидит за столом в одном жилете и уписывает за обе щеки свой ужин. Он был совершенно здоров.

Рассказывая дальше, крестьянин избегал смотреть Анне в глаза.

Бобыль - кстати, его звали. Оттерер - и его мать были, казалось, не меньше его изумлены поворотом событий и еще не решили, что делать дальше. Оттерер произвел на гостя скорее приятное впечатление. Он говорил мало, но, когда его мать начала жаловаться, что теперь у него на шее нежеланная жена и чужой ребенок, он велел ей замолчать. Во время беседы он продолжал задумчиво есть свой сыр, и, когда крестьянин уходил, он все еще ел.

В последующие дни Анна места себе не находила от огорчения. Отрываясь от домашней работы, она учила мальчика ходить. Когда он выпускал прялку и с вытянутыми вперед ручонками ковылял к ней. Она, подавляя беззвучное рыдание, подхватывала его и крепко прижимала к себе.

Как-то раз она спросила брата, что за человек Оттерер. Она видела его только на смертном одре, да и то вечером, при свете слабой свечи. Теперь она узнала, что ее муж - вымотанный работой пятидесятилетней человек, словом, бобыль бобылем.

Скоро она его увидела.

Какой-то разносчик весьма таинственно сообщил ей, что "один известный ей человек" просит ее в такой-то день и час прийти в такую-то деревню, туда, где пешеходная дорога сворачивает на Ландсберг. Так встретились супруги между своими селениями, подобно древним полководцам, которые сходятся между своими полками, на открытой равнине, занесенной снегом.

Муж не понравился Анне. У него были мелкие нечистые зубы. Он окинул Анну взглядом с головы до ног, хотя она была закутана в овчинную шубу и не очень-то много можно было увидеть, и заговорил о "таинстве брака". Она коротко ответила ему, что должна подумать, а он тем временем пусть передаст ей через какого-нибудь торговца или мясника, кто ни пройдет через Гроссайтинген, и по возможности в присутствии ее невестки, что теперь он скоро приедет и только прихворнул по дороге.

Оттерер вяло, как и все, что он делал, кивнул ей. Он был выше ее на голову и, разговаривая, смотрел в одну точку на ее шее, и это сильно раздражало Анну.

Но известие не приходило, и Анна уже подумывала просто уйти с ребенком со двора и поискать места где-нибудь дальше к югу, в Кемптене или Зонтхофе. Если бы не то, что на дорогах пошаливали, о чем тогда много говорили, да не середина зимы, она непременно ушла бы.

Жить в усадьбе становилось все труднее. Невестка за обедом в присутствии всех работников задавала ей испытующие вопрос о ее муже. Когда она однажды, глядя на ребенка, с притворным сочувствием громко сказала "бедный крошка", Анна решила уйти. Но тут ребенок заболел. Беспокойно лежал он в колыбели, весь горячий, как огонь, с печальными глазками, и Анна бодрствовала над ним все ночи, переходя от отчаяния к надежде. Когда же дело наконец пошло на поправку и он снова стал улыбаться, как-то среди дня в дверь постучали и вошел Оттерер.