Аттила России - [2]

* * *

— Знаешь, что, Брюсочка, — сказала своей статс-даме императрица Екатерина, — а ведь мы с тобой обе маху дали насчет Александра! И к тому же это такой дурак, такое ничтожество!

Брюсочка — графиня Брюс — пышная красавица с необузданно-пламенным взглядом черных, хмельных глаз и чувственной складкой пухлых коралловых губ, принадлежала в ту пору к числу самых близких к императрице особ женского пола. Придворные остряки и сплетники втихомолку уверяли, будто на самом деле она состоит при императрице не статс-, а «пробир»-дамой, так как, дескать, всякий взысканный судьбой и милостивым вниманием Екатерины великан, прежде чем переехать в «орловские покои» дворца, должен был предварительно удостоиться «апробации» графини Брюс.

— Да и почему она «статс»-дама, — прибавляли другие, — когда ей приходится иметь дело все с военными?

Должно быть, в этих сплетнях была некоторая доля истины, потому что Брюсочка чуть-чуть смущенно улыбнулась в ответ на слова государыни и с комическим отчаянием развела руками.

— Недавно, — с горечью продолжала Екатерина, — мы с Потемкиным обсуждали его доклад о турецких делах. Был при этом и Васильчиков. Потемкин — словно орел: залетел в самое поднебесье да оттуда свой орлиный напев завел; залюбовалась я им, Брюсочка! А Александр — ну, что твоя ворона: сидит, глазами хлопает, и видно, что вот ничегошеньки-то он не понимает! Я спросила его, что он скажет, если бы Константинополь у турок отобрать и восстановить византийскую империю. «Ну, что же, — отвечает он, — почему бы не отобрать?» — «Да разве это так просто? — говорю. — А если Франции, Англии да Австрии не понравится и они нам войну объявят, а через ту войну России вместо пользы большой вред учинится?» — «А ежели от сего не польза, а токмо вред учинится, так к чему отбирать? Тогда не надо!» — отвечает. Так и не добилась я от него живого слова… Эх, уж…

Брюсочка расхохоталась звонко, но почтительно и скачала:

— Да откуда ему, ваше величество, такой мудрости набраться?

Откуда она у Потемкина?

Ах, наше величество, ваше величество! — тоном почтительной укоризны возразила Брюс. — Да как же их обоих сравнивать возможно! Сами только что одного орлом, а другого вороной назвать изволили! Да и подлинно орел! Умен, образован, ловок… Да и собой как хорош! Высок, строен, грудь колесом, зубы что снег… Только вот глаз один…

— Да, да, этот глаз… Знаешь, Брюсочка, у меня ужасное отвращение ко всяким телесным недостаткам, по в последнее время я просто не замечаю этого уродства… Господи, да если бы не этот глаз… — Екатерина не договорила, встала и задумчиво прошлась несколько раз по комнате. — Теперь я уже не вижу, не замечаю, что Григорий крив на один глаз. Где там! Когда он около меня, когда он начинает говорить, развивать свои планы, когда плавной волной льется его чарующий голос — я делаюсь сама не своя. Я дрожу, я задыхаюсь, я краснею и робею, точно девочка. И меня пронзает, словно кинжал, назойливая мысль: «Вот это человек, вот это мужчина!» Я борюсь с собой, я боюсь, словно несчастья, того, что должно случиться… но… — Екатерина замолчала и снова заходила по комнате; видно было, что с ее уст хочет и не может сорваться решительное слово. Наконец она подошла к графине Брюс, положила ей на плечи обе руки и тихо сказала: — Займись им, Брюсочка! Ну, а с этим… — В дверях показался Васильчиков и застыл в почтительной позе, ожидая императрицу, чтобы вести ее к обеденному столу. — Ну, а с этим… — тихо повторила Екатерина, глядя на Васильчикова, и сделала решительный жест рукой.

После обеда, за которым Васильчиков был буквально осыпан милостивым вниманием государыни, фаворит был отпущен к себе домой, так как Екатерина с обворожительной улыбкой сказала ему, что ей необходимо заняться государственными делами особой важности.

Васильчиков удобно расположился у себя в кабинете на грандиозной турецкой софе, но не прошло и часа, как ему доложили, что генерал-поручик Потемкин желает видеть его.

— Скажи, что я не расположен видеть кого бы то ни было! — недовольно буркнул усталый Адонис.

Слуга ушел, но сейчас же вернулся с докладом, что господин генерал-поручик имеет не терпящее отлагательства дело. Впрочем, не дожидаясь ответа, Потемкин сам вошел в кабинет следом за слугой.

— Ну, что нужно? — надменно спросил Васильчиков, не вставая с тахты.

— Я явился с поручением ее величества, — твердо ответил Потемкин, — а высочайшие приказания лежа выслушивать не подобает!

С Васильчикова мигом слетела вся спесь.

— От ее величества? — спросил он, вскакивая. — Но ведь я только что от нее! Что же угодно ее величеству?

— Ее величеству угодно, чтобы вы сегодня же покинули Петербург, избрав местожительством Москву впредь до особых на сей предмет указаний.

— Что же… Что же… — пролепетал оглушенный этой неожиданностью экс-фаворит, — что же послужило… так сказать…

— Причины мне неведомы. Впрочем, на досуге в Москве поразмыслите; может быть, сами догадаетесь. А пока позвольте напомнить вам, что ее императорскому величеству благоугодно было поставить вам на вид, что ваш отъезд в любом случае должен последовать сегодня. Времени осталось немного; благоволите приняться за сборы. Честь имею кланяться!