Аттила России - [107]
— Богохульник…
— Довольно, матушка! — гневно перебил ее светлейший. — Мне надоели богословские споры. Завтра утром, если хочешь, поговорим об этом, а теперь — долой черный траур иноческой одежды, спляши мне, как плясала бывало, чтобы потом усталой и улыбающейся склониться к моим ногам! Ну! Я жду! Ты молчишь? В последний раз: я жду! Ты не отвечаешь? Так я развяжу тебе язык! — Он троекратно стукнул кулаком в находившуюся около его кресла дверь, и она распахнулась, пропуская четверых рослых слуг. — Ну-ка, Свищ, — обратился Потемкин к шпиону, шедшему сзади и державшему под мышкой что-то, обернутое черным сукном, — развяжи-ка свое добро да покажи красавице гостинец, который мы для нее приготовили!
Свищ подошел к Потемкину, опустился на пол, положил рядом свой пакет и стал доставать оттуда разные предметы, паясничая и поясняя их назначение на манер балаганного деда:
— Вот шелковая плетка, ласковая молодка: на вид тонка да гладка, а попробуешь, так не очень сладка. Как ею полоснешь, так до цыганского пота кого хочешь проймешь, — умная штучка! А вот морская соль — бывает немалая боль, ежели ее взять да после плетки ранки присыпать: свербит, жжет, покоя не дает — сногшибательное! Здесь у меня дамские сапожки, приделаны внутри такие рожки, что под ногти впиваются и до страсти больно кусаются: ха-а-арошая вещь!
Свищ достал еще несколько предметов из своей коллекции, давая каждому самую лестную аттестацию. Но Бодена не слушала: она быстро окидывала взорами комнату, надеясь найти хоть какой-нибудь путь спасения. Вдруг она увидела на письменном столе тонкий и острый стилет, служивший для разрезания книг. Одним прыжком она очутилась возле стола, схватила стилет, прижалась к стене и крикнула:
— Всякий, кто осмелится подойти ко мне, будет убит на месте! А если ты, кровопийца, сейчас же не выпустишь меня, то я убью себя на твоих глазах!
— Батюшки, что это такое? — испуганно крикнул Свищ, указывая рукой на окно.
Взоры всех присутствующих, в том числе и Бодены, невольно обратились к окну. Но этого только и нужно было хитрому Свищу, поспешившему сейчас же использовать придуманный маневр: в одно мгновение он подскочил к Бодене и вырвал стилет из ее рук. Она, словно разъяренная кошка, бросилась на Свища, но четверо слуг уже подоспели и схватили ее за руки.
— Ай да Свищ! — громко захохотал Потемкин. — Ну, молодец, вот разодолжил! Что, козочка, попалась? Нет, матушка, эти штучки ты лучше оставь — не на таковских напала! Ну-с, согласна ты подчиниться моему желанию?
— Никогда! — крикнула Бодена.
— Что ж: приступим к мерам отеческого увещевания! Ребята, долой с красавицы все, что на ней!
Как ни сопротивлялась Бодена, но что могла поделать она против четверых мускулистых негодяев, державших ее, и против Свища, быстро срезавшего сзади все застежки и завязки. Один миг — и платье, белье, все съехало вниз, и Бодена предстала перед мучителями совершенно обнаженной. Только рассыпавшиеся по плечам волосы да небольшой медальон, висевший на шее, составляли теперь ее одеяние…
— Ты видишь!.. — простонала Бодена, поднимая кверху страдальческий взор.
— Вижу и любуюсь, — отозвался Потемкин, — отлично сохранилась, Боденочка: совсем молоденькая, да и только!
— Оставьте меня! — в последнем припадке отчаянной решимости крикнула Бодена державшим ее мучителям. — Бог покарает вас!
— Э, до Бога высоко, до царя далеко! — отозвался юливший около нее Свищ. — Лишь бы его светлость, наш благодетель и милостивец был доволен, а там сочтемся!
— Ну, Бодена, — сказал Потемкин, — ты видишь теперь, что тебя ничто не может спасти. Смирись, подчинись мне!.. Исполни добровольно мое желание, потому что я все равно добьюсь своего. Ты видишь — я вне себя! Я должен иметь тебя! Нет мне покоя без тебя… Бодена! Сжалься надо мной!
Несчастную сестру Анастасию поразили скорбные, надтреснутые нотки в голосе светлейшего. Нет, это было не прихотью, не капризом; видно, что все существо Потемкина властно тянулось к ней. Неужели он действительно любит ее, любит до той степени, когда нет ни добра, ни зла, а все вокруг — только одно желание?
Забывая о своей наготе, Бодена ответила ему мягко и кротко:
— Образумься, Григорий Александрович! Разве ты не видишь, что я уже не своя, что я не принадлежу себе больше? Мне ли сжалиться над тобой, когда ты сам не жалеешь своей души? Нет, сжалься ты сам над собой, отпусти меня, и я прощу тебя, буду молиться, да дарует Господь мир и спокойствие твоей душе, да укроет Он тебя в лоне Своем!
Словно взбешенный зверь Потемкин вскочил с места.
— Так вот ты как! — заревел он. — Вместо хлеба — камень! Вместо воды — желчь! Не прощение, не спасение, а ты сама нужна мне, и ты будешь, будешь, будешь моей! Довольно нежностей!.. В последний раз спрашиваю тебя: согласна ты исполнить мое требование?
— Да просветит Господь твой разум!
— Ах, так! Ну-ка, Свищ, просвети ее!
Свищ взял в руки плетку, любовно погладил ее, прицелился и вдруг сильно и ловко взмахнул ею… Плетка со свистом прорезала воздух и обвила белую спину Бодены, оставляя кровавую полосу.
Бодена задрожала, на ее лице отразилась страшная мука, но она крепко стиснула зубы и не проронила ни звука, ни стона.
