Аттила России - [106]

Однако это был далеко не прежний Потемкин. Теперь ему стоило больших усилий не дать сбить себя с толку. И голос его звучал натянуто, напряженно, когда он небрежно бросил ей:

— Нет, я положительно изумлен! О, женщины, женщины, сколь многообразны вы в своих превращениях! Манит взгляд нежная почка, но прошел день — и почка уже превратилась в скромный, очаровательный бутон. Хочешь сорвать этот скромный бутон, но жаждешь видеть, что будет дальше. И вот — наивный бутон развертывается в благоухающий бело-розовый цветок. Пожелтели и упали на землю лепестки. Все кончено? О, нет! Маленькая зеленая завязь набухает и растет, превращаясь в дивный плод, позлащенный солнцем, расцвеченный радугой лета!.. О, женщины, женщины!

— Князь Григорий Александрович! — торжественно и строго ответила ему Бодена. — Я не женщина, я — монахиня! Ужели ты святотатственной рукой покусишься на то, что отдано Богу, что безвозвратно и безраздельно принадлежит Ему?

И эти простые слова снова внесли смущение и растерянность в душу Потемкина, и снова надо было собрать всю волю, чтобы не отступить, не уйти покорившимся и посрамленным.

— Дурочка, — с трудно давшимся благодушием ответил он ей, — ты не понимаешь, что в этом немало прелести. Знаешь ли ты, почему Дон Жуану непременно надо было увлечь Эльвиру и соблазнить ее на бегство из монастыря? Потому что ему надоело отбивать понравившихся женщин у обыкновенных людей. Вот отбить невесту у самого Бога — это другое дело! Так и я. Я достиг всего, что может желать человек. Теперь я иду дальше.

— Безумец, опомнись! На твоем челе ясно написано, что смерть стережет тебя! Близок, близок твой смертный час — ужели дерзнешь предстать так перед ликом Высшего Судии?

И опять что-то содрогнулось в душе Потемкина — ведь в последнее время его так терзала мысль о смерти! Слова Бодены ударили его в самое больное место. Но они задели и его дамскую гордость. Как?! Он, Потемкин, испугается чего бы то ни было, отступит?! Ну, плохо знает его тот, кто думает так! Светлейший уселся поудобнее в кресле и ответил:

— Ты говоришь, что я скоро умру? Знаю, милая, знаю! Недавно умер Бауэрхан, и я понял, что мой предтеча уже отправился на тот свет расчистить мне путь. Куда? В рай, в ад — не все ли равно? Важно то, что там уже не поднесут чаши кипящего вина, там не обнимут мягкие, тепленькие женские ручки. И вот именно потому, что все это пропадает вместе со смертью, именно потому, что мой конец близок, я должен получить все, возможное только в этой жизни. Всякий раз, когда воспоминания возвращали меня к тебе, я думал: время еще есть и я успею взять то, чего хочу, что принадлежит мне по праву. Недавно, томимый смертными предчувствиями, я уныло скитался по улицам и встретил тебя. Ты не увидела меня, но я-то узнал твое лицо под монашеским убором. И сказал себе: теперь уже нельзя откладывать решение, теперь пора действовать. Бодена, не говори высоких слов — мое желание выше всякого слова. Бодена, не сопротивляйся мне, тебе придется покориться. Ты должна будешь сделать то, что я хочу!

— Чего же ты хочешь от меня? — спросила Бодена, потрясенная мрачной энергией, которой дышали слова Потемкина.

— О, очень немногого: пустяка, в котором ты мне прежде не отказывала! Ты должна сплясать, как плясала когда-то, весело поужинать со мной, приласкать, отогреть мою старчески-озябшую душу, а на другое утро — пожалуйста, возвращайся в монастырь!

— Никогда! — с силой крикнула Бодена. — Этого не будет!

— Чего не будет? Возвращения в монастырь? Оставайся, пожалуй!

— Никогда! Никогда более ты не прикоснешься ко мне!

— Э, милая, можно ли быть такой скупой? Тебе это ничего не стоит, а мне доставит большое удовольствие! Да и напрасно ты будешь упрямиться — все равно покоришься мне!

— Ну что ж, если ты дерзнешь силой взять меня и Бог не защитит меня от посрамления…

— Нет, нет, милочка, так дешево ты не отделаешься! Ты говоришь, что я совершаю страшный грех, и хочешь, чтобы вся его тяжесть легла на меня одного? Нет, козочка! Ты должна добровольно отдаться мне!

Бодена ничего не ответила на последнюю фразу. Глубокое презрение говорило лучше, чем самый гневный ответ.

— Ну-с, я жду! — произнес Потемкин.

Прежнее молчание, прежний взгляд, полный гордого гнева.

— Не хочешь ли стаканчик винца? Эй, люди! — Потемкин хлопнул в ладоши и через минуту внесли поднос, заставленный бутылками. — Выпей, Боденочка: вино — отличный советчик, отлично голову проясняет. А тебе это нужно, потому что ты не отдаешь себе отчета в том, что происходит. Неужели ты не видишь, насколько я полон решимости, насколько я тверд в своем намерении? Ничто — слышишь? — ничто не способно изменить мою волю. Ты будешь моей! Пусть гром поразит меня — я все равно буду обнимать тебя! Пусть грозный ангел явится с мечом защищать тебя — я отстраню его и овладею тобой, Бодена! Смирись, подчинись, склонись перед неизбежным! Я хочу тебя, и ты будешь моей!

— Бог не допустит этого!

— Вспомни свою жизнь: Он уже многое в ней допустил и не захочет лишать меня последнего счастья в жизни.

— Бог…

— Да что ты мне все «Бог» да «Бог»!.. Я и сам знаю Писание не хуже тебя! — У Потемкина на лбу вздулись жилы, он сильно покраснел: выпитое вино еще более обостряло вспыхнувшую в нем страсть, он терял терпение. — Писание, матушка, зависит от того, как его понимать. Сказано «не противиться злу», а ты противишься. Сказано: «Бога бойтесь, царя чтите», а я в здешних местах — и царь, и Бог…