Аттила России - [101]
— Но в какой же монастырь хочешь ты удалиться?
— В Яссах, где я провела годы детства, есть большой, строгий монастырь. Его инокини помогают раненым, болящим, страждущим — обет милосердия строже всего соблюдается там. Вы сами говорили мне, ваше величество, что Турция выдвигает новый большой корпус против России. Опять польется кровь… Ваше величество, позвольте мне среди свиста пуль и стонов раненых дать покой своему исстрадавшемуся сердцу! Отпустите меня в монастырь!
— Мне очень жалко расставаться с тобой, дорогая моя девочка, но разве я смею удерживать тебя? Божье — Богу…
На другой день Бодена выехала из Петербурга. Прибыв в Яссы, она внесла в казну монастыря щедрый вклад. В самое непродолжительное время состоялось ее пострижение, и Мария Девятова превратилась в сестру Анастасию.
Часть шестая. Смерть Аттилы
I
Темнее тучи вернулся Потемкин в Яссы, угрюмый, мрачный и молчаливый. Но где-то в глубине его души копошилась надежда, что еще не все потеряно, не все кончено. Императрица могла быть временно ослеплена, но чтобы это ослепление продолжалось бесконечно, чтобы она согласилась смириться с «зубной болью» и не вытащить когда-нибудь «нездорового зуба» — в это светлейший не мог поверить. Однако каково было его удивление, когда он узнал весть, что сейчас же после его отъезда из Петербурга императрица возвела Зубова в княжеское достоинство и произвела из полковников в генералы от артиллерии!
Светлейший приказал позвать к себе Бауэрхана и обратился к нему со следующими словами:
— Милый Кукареку, пожалуйста, исследуй потщательнее мой пульс!
— Пульс, как всегда, неважен.
— Лихорадки нет?
— Ни малейшей. Но почему вы встревожились, ваша светлость?
— Потому что кто-то их нас двоих — императрица или я — сошел с ума. Как истинный верноподданный, я первым делом подумал, что сумасшедший — я. Но ты находишь, что я здоров!
— Да в чем дело, ваша светлость?
— Но подумай сам: может ли здравый рассудок понять что-либо в том, что происходит при петербургском дворе? Человека, бывшего еще недавно поручиком, не имеющего никаких заслуг, никаких достоинств, кроме внешности и прочих физических качеств, императрица ни с того ни с сего повышает в генералы от артиллерии и возводит в княжеское достоинство! Кукареку, да подумай сам, что же остается делать нам, русским князьям, стяжавшим этот титул или по наследству, или за выдающиеся, признанные всем миром заслуги? Остается просить ее величество о сложении титула, ибо неприлично называться князем, раз в это достоинство возводят Зубовых! Кукареку, у меня больше нет сил терпеть! Мой «зуб» слишком болит — его надо выдернуть во что бы то ни стало! Понимаешь?
— Понимаю!.. Чего тут не понять? Но предвижу некоторое затруднение.
— Именно?
— Уж очень длинные щипцы придется заказывать: ведь вы, ваша светлость, в Яссах, а зуб-то в Петербурге!
— Ты сегодня же отправишься в Петербург. Захвати с собой немножко табачного яда, говорят, что табак помогает от зубной боли.
— Хорошо, я сейчас же прикажу приготовить лошадей и отправлюсь, как только их подадут.
— Бери денег, сколько нужно. Гони ямщиков в хвост и в гриву, не жалей кулаков, сыпь на чай пригоршнями, но несись, как ветер.
— Слушаюсь, ваша светлость. Я понесусь, как только можно будет!
— И через два месяца…
— Или Платона Зубова, или Бауэрхана не будет на свете! — докончил Бауэрхан, торжественно поднимая в виде клятвы два пальца.
— Ладно! Смотри же, сдержи слово! По возвращении тебя ждет царская награда!
Вскоре Бауэрхан уже мчался по направлению к Петербургу. Но старику трудно давалась эта бешеная езда в жаркую погоду. На одной из остановок он имел неосторожность чересчур жадно наброситься на дыню и напиться холодной воды прямо из ключа. У него начались спазмы, и 24 августа 1791 года Бауэрхан умер в страшных мучениях в простой деревенской избе по пути в Петербург. Он сдержал свою клятву — но в трагическую для себя сторону: умер он, Зубов остался жив…
Потемкин узнал о смерти Кукареку во время ужина с одной из своих новых пассий — молдаванкой Ксенией.
— Ну-с, дорогая моя чернушка, — сказал он ей, — теперь, значит, и я проживу недолго! Моя жизнь в последнее время тесными нитями переплелась с жизнью Бауэрхана. Умер он — я это чувствую — скоро умру и я!
— Ну, что же, — ответила молдаванка, славившаяся своей поразительной грубостью, за которую, может быть, и ценил ее светлейший, — значит, одной пьяной свиньей скоро будет меньше на свете!
В этот день нелестный эпитет Ксении оказался поразительно верным: с горя Потемкин так обильно помянул покойного Кукареку, что троим лакеям пришлось на руках тащить десять пудов светлейшего сала в кровать.
II
Какую роль играет в нашей судьбе случай! Выдающуюся роль сыграл он и в истории отношений Потемкина и цыганки Бодены.
Двадцать лет назад, во время пребывания в Яссах, Потемкину вздумалось побродить вечером по улицам. Его грызла, терзала неудовлетворенность. Вдруг он услыхал задорные звуки бубна. И странное дело! Этот инструмент, служащий только ритму, но не тональности, казалось, не способен отразить что-нибудь стоящее, но от этих кипучих, страстных ударов кровь быстрее побежала в его жилах. Потемкин направился в сторону звуков и увидал поразившую его сердце сцену: на разостланном плохоньком ковре танцевала молоденькая девушка-цыганка. Она изгибалась, склоняясь к самой земле, то ползла, словно змея, обдавая зрителей чарующим взглядом своих страстных черных очей, то взметывалась вверх и безудержно отдавалась пляске, пьянея от счастья юности. Резкий удар бубна над головой — и цыганка окаменевала, замирая в вакхическом изгибе тела.
