Аттила России - [100]

Однако новый фаворит открыто не выражал своей ненависти. Он тонкими подковырками выводил Потемкина из себя, вызывал его на грубость в присутствии императрицы, а потом удивленно пожимал плечами и скромно отходил в сторону, как бы желая показать, насколько он уважает лета и чин светлейшего — даже не обижается!

Это раздражало императрицу против Потемкина, она все чаще говаривала Бодене, что светлейший становится совершенно невыносимым. Наконец один чересчур смелый намек Потемкина окончательно вывел государыню из себя.

Однажды, когда во время парадного обеда Потемкин позволил себе какую-то совершенно непристойную выходку по адресу Зубова, императрица, чтобы как-нибудь загладить происшедшее, спросила:

— Полно, князь, да уж здоров ли ты?

Потемкин посмотрел на слегка припухшую щеку государыни (у нее ночью болели зубы) и сказал:

— У нас с вами, ваше величество, одна болезнь… — Он сделал паузу и прибавил: — Зубов!

При этом он постарался не ставить ударение на последнем слове, так что нельзя было понять, говорит ли он «болезнь зубов», или «болезнь — Зубов».

Через несколько дней императрица имела продолжительный бурный разговор со светлейшим, после которого стало известно, что Потемкин возвращается обратно в армию, в Яссы.

Действительно, на другой день он уехал.

«Эх! — думал светлейший, усаживаясь в экипаж, — и дернул же меня черт оставить Бауэрхана в Яссах!»

XIII

Мы упоминали выше, что императрица не раз жаловалась Бодене на Потемкина. Помня о безграничной ненависти Девятовой к светлейшему и о том, что она оставалась самой близкой женщиной к государыне, читатель будет вправе заподозрить, что в успехе Зубова и его перевесе над Потемкиным сыграла немалую роль Бодена.

Но на самом деле это не так. Бодена была слишком справедливым человеком, чтобы желать торжества Зубову; она понимала, что от Потемкина хотя и большой вред, да есть и какая-нибудь польза, а от Зубова — один только вред.

Кроме того, содействовать удалению светлейшего из Петербурга она не могла бы и потому, что в пять месяцев, проведенных Потемкиным в Петербурге, сама Бодена оставалась там только полмесяца: эту женщину, судьба которой была столь разнообразна, ждало новое превращение.

Шло время, а кровоточащая рана в сердце Бодены не затягивалась. Из года в год она впадала во все большую и большую меланхолию. Блеск придворной жизни утомлял ее, вечное кружение в вихре интриг переполняло душу отвращением и горечью. Несколько раз она серьезно помышляла о самоубийстве, но этот исход претил ей.

Однажды, не выдержав, Мария-Бодена излила свое сердце перед императрицей.

— Я не в состоянии больше выносить эту жизнь! — с рыданиями в голосе сказала она. — Воспоминания о кратком счастье прошлых лет замучили меня. Мне хочется сжать горящее сердце руками и бежать, бежать… бежать, чтобы найти где-нибудь покой исстрадавшейся душе… Но где я найду этот покой?

— Постарайся найти его в сознании, что твоя судьба — это наша общая женская судьба. Ты любила только раз… Но подумай обо мне: скольких я любила в своей жизни, и что же: разве не изменил мне хоть один из них?

— А Ланской, ваше величество?

— Да, Ланской не изменил мне. Но он был исключением, да и то неизвестно, что случилось бы, если бы он остался жив. Ведь увлекся же он тобой когда-то? Поверь мне, мы, женщины, никогда не можем быть счастливы. Мы созданы для любви, а именно любви-то мы никогда не видим от мужчин. Они никогда не любят нас самих; одни из них любят в нас сан, титул, положение, богатство, другие — удобство, так сказать, домашнюю принадлежность… Но наша собственная жизнь для них чужда и неинтересна… У меня бывают такие моменты, когда я вспоминаю Калигулу и думаю: как хорошо было бы, если бы у всех мужчин была одна голова, чтобы ее можно было сразу отрубить! По временам я так ненавижу их всех…

— Что касается меня, то я ненавижу одного! — заметила Бодена.

— Потемкина?

— Да. Когда я снова увидела его, то вся былая ненависть с удвоенной силой вспыхнула во мне! Мое сердце исстрадалось по мести! Ведь когда-то я клялась, что не умру, не отомстив ему… И вот не пришлось…

— Полно, Бодена, ненависть и месть отравляют Слабое женское сердце! Выкинь Григория из головы, забудь!

— Нет, ваше величество, никогда!

— Ну уж и никогда! Знаешь, что я тебе скажу? Не годится тебе, мать моя, сидеть в девках. Выходи-ка ты замуж. Хочешь, сосватаю Валерьяна Зубова?

— Нет, ваше величество, это невозможно. Я не в силах жить с нелюбимым, а полюбить я не могу уже никого. Я любила только одного за всю свою жизнь…

— Павел никогда не любил тебя так, как ты того заслуживала. Это — нестоящий человек, забудь его, милочка!

— Надо мной тяготеет проклятие: я никогда ничего не смогу забыть… Старые раны болят, как свежие; старые страдания, старые оскорбления жгут, как недавние… Я не в силах больше жить так… Ваше величество! Сжальтесь, отпустите меня!

— Да куда, неразумная девочка? — спросила растроганная государыня, силясь поднять с колен бросившуюся на землю Бодену.

— В монастырь!

— Ты, такая обаятельная, такая красавица, хочешь уйти от мира?

— Что мне красота! Только горе, только несчастье она доставляла мне всю жизнь…