Аттила. Предводитель гуннов - [23]

Падение Аквилеи, уничтожение ее жителей и другие злодеяния сковали ужасом Венецию. Аттила двинулся дальше. Алтинум и Конкордию постигла та же судьба — они исчезли со страниц истории. Падуя и Модена были разграблены и сожжены. Верона, Брешия, Бергамо, Милан и Павия открыли ворота, и их жители, пусть и ограбленные, сменили смерть на рабство. В течение этой долгой ночи каждый, кто мог убежать, скрывался, и ему оставалось полагаться лишь на милость Господа.

Глядя на оставленные им руины, Аттила считал, что уже одержал победу. Одна из фресок на стене дворца в Милане изображала двух римских императоров, которые, облаченные в пурпур, восседали на тронах, а у их ног, моля о милости, были покорно простерты какие-то варвары, гунны или скифы. Эту картину Аттила приказал содрать со стены, а на ее месте изобразить самого себя на троне, у подножия которого два римских императора высыпают золото из больших мешков, которые они притащили на спинах. Насмешка была пусть и грубой, но остроумной — и, тем не менее, тщетной, потому что вдоль По по-прежнему блестели орлы легионов Аэция, а из-за Альп уже доносились слухи о подходе армий Византии.

И скорее всего, в сердце Аттилы было больше страха, чем надежды, страха перед гневом богов этой странной и прекрасной страны, которую он уничтожал, богов этих болотистых пространств, что насылали на его воинов лихорадку, этих богов — Петра и Павла (в Галлии он уже понял, что их стоит опасаться), чей город, самый древний и самый святой город мира, он всем сердцем хотел разграбить и разрушить. В нем жил страх перед своими собственными ордами, отягощенными награбленными богатствами и добычей. Они рвались домой, но им угрожал голод, потому что они разграбили и опустошили страну. А еще он больше всего боялся своей собственной судьбы. «А что, — спрашивал он сам себя, — если я все завоюю, как Аларих, только для того, чтобы, как и он, погибнуть?»

Не стоит сомневаться, что само имя Рима наводило ужас на варваров. Они боялись его. Тем не менее гордость Аттилы и его амбиции преодолели страх его воинов перед именем Рима и опасения за свою судьбу. Он решил двигаться дальше и приказал своим войскам собраться из Падуи, Вероны, Брешии, Бергамо, Милана и Павии к Мантуе, где решил форсировать По, скорее всего, у Хостилии, откуда по Виа Эмилия выйти к Болонье.

Это его намерение, похоже, серьезно обеспокоило Рим. Враги Аэция пользовались большим доверием императора, и их влияния на правительство было достаточно, чтобы выразить глубокое беспокойство стратегией выдающегося военачальника. Они помнили Алариха и Радагайса, они упоминали судьбу Орлеана и отступление после битвы у Шалони, кроме того, они перешептывались об Аквилее, Альтинуме и Конкордии, которых больше не существовало. В таком паническом состоянии они отказали Аэцию в доверии. Они забыли об армии Маркиана, которая уже была на марше; они целиком отвергли стратегию собственного полководца и свои же собственные традиции. Они решили послать беспрецедентное посольство к Аттиле и предложить ему выкуп за безопасность Италии. Послом они избрали папу.

Это решение не должно нас удивлять, потому что нам часто доводилось видеть нечто подобное в Галлии. Поступки Аниана из Орлеана, Люпуса из Труа должны были подготовить нас к выдающемуся деянию святого Льва Великого. И что бы они ни делали, мы уже убедились, что не в состоянии полностью понять то время. Более того, это великое посольство было не первым, в котором Лев принял участие ради благополучия императорского двора. Во время понтификата Сикста III (432–440 гг.), когда Лев занимал высокий церковный пост в Риме, Валентиниан III послал его в Галлию, где ему предстояло разобраться в ситуации и добиться примирения между Аэцием и главным военным начальником этой провинции. Сикст III умер 19 августа 440 года, когда Лев был в Галлии, и посол был избран его наследником.

Великий папа не в одиночку отправился в свою последнюю и столь важную миссию. Вместе с ним были два блестящих патриция — консул Геннадий Авиен, который после императора считался самым знаменитым патрицием на Западе, и префект Тригетий. Из Рима они направились по Виа Фламиниа. Как и собирались, они встретились с Аттилой до того, как тот форсировал По, в Минциа рядом с Мантуей — место это называлось Кампус Амбулейус. Именно здесь и состоялась одна из самых важных и серьезных встреч в Европе того времени.

Послы были в официальной одежде. На Льве было папское облачение, золотая митра, пурпурная риза и плащ архиепископа. Мы не знаем, как он вел разговор с Аттилой, но тот увенчался полным успехом. Не только армии Аэция спасли Италию и вместе с ней все ценности мира, но и этот старый безоружный человек, папа Лев, ибо потом гунн утверждал, что видел, как высоко в небе его оберегают могучие фигуры святых Петра и Павла, — и он склонил голову. Аттила согласился отступить и вывести свои войска из Италии и империи. Этого потребовал от него новый глава церкви, цивилизации и христианства. Им был папа.

Условия заключенного договора были весьма сомнительны и даже позорны для старых римских идей, потому что они безоговорочно оговаривали ежегодную дань гуннам и, более того, не было оговорено никакой компенсации за разрушения, причиненные Аттилой. Но все это меркло перед тем главным, чего добился Лев. Италия, воплощавшая дух Запада, была спасена. И хотя, как можно предполагать, Аэций не имел прямого отношения к этому успеху, и он, и Маркиан косвенным образом способствовали ему не меньше, чем сам Лев. Разве римские армии ничего собой не представляли, разве не существовало угрозы Византии перерезать линии снабжения Аттилы?