Аттила - [8]

— Предсказания? — усомнилась она.

— Нет. Это была бы ложь. Мне не нужно более предсказаний! — Царевна, тебя я искал!

— Но ведь я тебе это запретила! — сказала она, погрозив пальцем. — Ты не должен был подстерегать меня здесь у источника, как лань.

— Не дурно было бы, — засмеялся он, — если бы лань могла запрещать охотнику подстерегать ее у ручья. О Ильдихо, не противься более! Ничто тебе не поможет! Твоя Фригга хочет этого и веселая Фрейя, и я, и ты сама! — Он схватил ее за руку.

Она мигом ее отдернула. — Царевич, ты не прикоснешься ко мне до тех пор, пока…

— Пока твой отец Визигаст не отдаст тебя мне. Хорошо. Он уже отдал.

— Дагхар! — Она краснела все более. — Таких слов не говорят в шутку.

— Нет. Ведь они священны, — сказал юноша с благородной серьезностью, которая шла к нему более, нежели шутка. — Я только что оставил твоего отца на опушке леса. Он сейчас пошел домой, меня же влекло сюда предчувствие.

— Так он возвратился с большой охоты?

— С охоты?.. с большой охоты? — повторил Дагхар серьезно. Он сжал в руке копье, а другой рукой скинул с себя темно-коричневый плащ из оленьей шкуры. — Большой охоты еще не было, она даже не начиналась. Мы только условились. Злобный кабан со взъерошенной щетиной и налитыми кровью глазами еще не окружен. Не один еще охотник падет, пораженный на смерть его лютыми клыками, прежде чем чудовище издохнет.

— Дагхар! — вся трепеща, с отчаянием воскликнула она.

— Я… я угадал мысли твоего отца. Я сказал это ему прямо. Я просил позволения ехать вместе с ним на Дунай. Там встретились мы с другими охотниками. Но они не согласны идти вместе с нами. Не хотят, не могут! На возвратном пути я посватался к тебе, на что уже давно решился и на что получил позволение от моего слепого отца. Седовласый герой ответил мне на это: «Я согласен. Но прежде ты должен…» Он умолк. «Королевский сын из нашего народа, который не может угадать того, что я хотел сказать, — продолжал он, — не достоин был бы»… — «Прекраснейшей из всех германских девушек», — воскликнул я. И тихо, ведь это страшная тайна! — прошептал я ему на ухо условие, им не досказанное. Всего только три слова! Радостно взглянул он мне в глаза и пожал правую руку. — «Не прежде, отец!» — воскликнул я. — «Прежде ведь ни девушка, ни замужняя женщина не могут быть уверены в своей безопасности».

— О Дагхар, какой риск! Какой страшный риск! — она с ужасом закрыла глаза.

— Да, но кто совершит это, приобретет высшую славу — благодарность всего мира! И этот самый день, моя Ильдихо, который сделает свободными все германские народы, будет днем нашей… Но чу! заржал конь! Далеко в лесу! Не новый ли охотник, который хочет подстеречь белую лань у источника?

Он быстро обернулся и слегка приподнял копье.

Глава V

Звук донесся с севера, с дороги, пролегавшей по опушке леса. Там, где начиналась лесная чаща, остановился всадник на прекрасном вороном жеребце. Спрыгнув с коня и бросив ему на шею поводья, он приложил ладонь к его ноздрям. Конь снова заржал и, закачав головой, лизнул господину руку.

Оставив коня, всадник пешком направился к источнику.

Он был лет на десять старше Дагхара ростом значительно ниже его, но плотнее. Дорогой византийский шлем покрывал его черные волосы, длинными, прямыми прядями ниспадавшие ему на плечи и затылок. Темный пурпуровый греческий плащ из очень тонкой материи, изящно вышитой золотом, окутывал всю его невысокую, хотя и не лишенную благородства, фигуру.

Медленно, как бы торжественно, подошел он к разговаривавшим у ключа.

— Опять он! — с тревогой, но без гнева прошептала Ильдихо.

Дагхар смерил прибывшего взором серьезным, но не враждебным.

Пришедший поклонился девушке. Этот поклон был так горд и сдержан и в то же время так глубоко почтителен, что она невольно ответила ему легким наклонением головы: так стройная лилия наклоняет свою головку при легком дуновении ветерка.

— Простите, благородная княжна, — сказал он на ругском языке (его голос был мягок и звучен, но как бы подавлен печалью), — что я пришел сюда, как будто затем, чтобы искать вас. Приветствую вас, искусный игрок на арфе, сын короля скиров.

Последние слова он произнес на чистом скирском наречии.

Дагхар дружелюбно протянул ему правую руку, которую тот взял и пожал левой.

— На самом деле, Ильдихо, я ищу здесь не вас. Я пришел сюда по обещанию. Когда, во время моего последнего посещения, вы позволили мне сопровождать сюда вас и ваших подруг и когда вы так тихо, так усердно здесь молились, тогда решился я передать и мое сердечное желание богине этого источника.

— Вы — Фригге? — воскликнула резко Ильдихо, высокомерно надув губки. Какое дело Фригге, этой белокурой, чистой, радостной богине до гунна?

Скорбью, глубокой скорбью отразились эти слова на лице гунна.

Это было странное лицо, как бы составленное из двух частей, совсем не похожих одна на другую.

Низкий, крутой, чисто монгольский лоб, обрамленный прядями волос, и правильные, овальные брови. Выдавшиеся скулы, а в глубоких впадинах осененные длинными, черными ресницами чудные, темно-карие с поволокой, грустные, светящиеся страстью глаза. Небольшой, несколько плоский, но не гуннский нос и совсем не гуннские изящные губы, не знакомые со смехом и лишь изредка озарявшиеся печальной улыбкой. Мягкий и для мужчины, пожалуй, слишком мягко закругленный подбородок с редкой растительностью. И все-таки, несмотря на эти противоречивые черты лица, выражение его совсем не было безобразным, а скорее казалось привлекательным, так как эти черты оживляла нежная душа… Тихого очарования этой нежной грусти не могла избегнуть и гордая девушка, когда он с легким упреком во взоре взглянул ей прямо в глаза. Она уже раскаивалась в своей резкости… Но вот снова раздался его мягкий, тихий и приятный голос.