Аттила, Бич Божий - [43]

Поблагодарив пастуха и вознаградив его пригоршней nummi, Тит попросил своего провожатого не показывать дорогу группе из пяти следовавших за ним всадников, доведись тому их встретить. Он, мол, соблазнил девушку из враждебно настроенной по отношению к его роду семьи, и ее родственники поклялись отыскать его и убить. В глазах скотника промелькнул огонек понимания. «Ad Kalendas Graecas!»[14] — воскликнул он, приложив руку к сердцу.

После того как пастух удалился, Тит отвел коня в ближайший лесок, сам удобно расположился на опушке и стал наблюдать за рекой; одежда его постепенно сохла под теплыми лучами вечернего солнца. Некоторое время спустя на проти-воположном берегу реки появился загадочный квинтет. Уже смеркалось, и Тит решил, что вряд ли эти пятеро рискнут пересечь Тар до утра: мысль его подтверждало и то, что они разошлись по берегу в поисках сухих веток, явно собираясь разжечь огонь. Убедившись в том, что, как минимум, до рассвета он в безопасности, Тит помчался в Форновий.

Проведя ночь на постоялом дворе, примечательном радушием хозяев менее, нежели количеством живущих там тараканов, Тит был в седле еще до зари. Покидая городок, он оглянулся и увидел, что его преследователи только-только проснулись и теперь суетятся вокруг потухшего уже костра, забрасывая землей тлеющие угольки. Как же они собираются перебираться через реку? «Может, повезет, утонут», — рассмеялся Тит.

Он обогнал нескольких carbonarii, угольщиков, судя по всему, уже спешивших на работу, проскакал мимо каштановой рощицы, отметив про себя благородные станы этих невиданных доселе деревьев и их красивые, золотистые и красновато-коричневые листья, и оказался у предгорий, — то были уже Апеннины. Конь Тита не знал усталости, и за утро юноша последовательно оставил позади себя все три находившиеся по эту сторону водораздела реки. Парму он пересек так же, как и Тар; берега же Энции, а затем и Сеции соединяли расшатанные деревянные мостики. Не сбиться с пути ему помогла маячившая вдали, у южного горизонта, странная скала, напоминавшая огромную квадратную колонну, словно проросшую вверх из накренившегося основания, — на нее Тит и ориентировался[15].

После полудня, часов около восьми, как определил Тит по солнцу, он оказался у входа в темную, безмолвную лощину, которую венчала высокая травяная, расположенная между двумя пиками, насыпь. Центральный гребень Апеннин, догадался Тит, водораздел, за которым лежит Этрурия — и конечный пункт его маршрута.

Спустя час, поднявшись на вершину горы, Тит спешился. Оглянувшись, он с учащенным пульсом оглядел уходящую к северу от основания горы всю Эмилианскую равнину, старую провинцию Цизальпинская Галлия. На дальнем горизонте висела без движения вереница остроконечных белых облаков, и вскоре Тит понял, что то, должно быть, Альпы. Ползущие далеко внизу, на расстоянии нескольких километров, маленькие точки — пять, подсчитал юноша, — подсказали ему, что погоня не окончена. Но никакого беспокойства Тит не испытывал; с Божьей помощью, еще дотемна он должен оказаться в Луке, и миссия его будет благополучно завершена.

Пересекая водораздел, отмеченный линией прохладного леса, Тит услышал шум бегущей воды: то река Серкьо, бившая ключом из двадцати источников на южном склоне, струилась вниз по уступам лысой, темной скалы. Через пару минут он выехал на прогалину: внизу, как на ладони, лежала долина Гарфаньяна, с запада ограниченная высоким зубчатым горным массивом, холмы и уступы которого сверкали белизной. Снег, — решил Тит сначала. Но нет, понял он, присмотревшись: должно быть, то горы Каррара, где уже на протяжении пяти с лишним сотен лет добывают белый мрамор. Тит Валерий продолжил свой путь, думая уже лишь о приятном — ванне, еде и прочих удовольствиях, которые ждали его в Луке, и, в свое время, о поздравлениях от благодарного Бонифация за отлично выполненное задание.

Не расслабиться окончательно Титу не позволила лошадь, которая вдруг остановилась, а затем пошла спотыкаясь. Спешившись, Тит осмотрел ее ноги, но никаких повреждений не обнаружил. Но тут взгляд его привлек лежавший на земле сверкающий кусок металла: то была solea ferrea, широкая железная подкова. Проверив копыта скакуна, он определил, что найденная подкова слетела с копыта передней правой ноги коня; кроме того, та, которой было подковано копыто задней правой ноги, шаталось во все стороны. «Удивительно, — подумал Тит, — как она не отвалилась еще раньше». Проклиная имперского кузнеца, Тит начал снимать с лошади седло и сбрую. Карта его была бита. Рисковать здоровьем коня не имело смысла; теперь преследователи в любом случае настигли бы его. Пешком он тоже далеко от них не ушел бы; посреди покрытой лишь травой равнины, в отсутствии леса, в котором можно было бы укрыться, он походил на помещенного в загон молодого бычка. Спрятав седло и сбрую в кустах (напрасный поступок, вздохнул Тит), он оставил лошадь пастись на лугу, а сам, прихватив переметную суму, в которой лежало ценное послание, зашагал, за неимением другой альтернативы, в направлении Луки.

Пройдя километров, наверное, пять, он вышел к странному месту, настоящему «городу», который составляли десятки конусообразных курганов. Этрусские захоронения тысячелетней давности? Чувствуя себя загнанным в нору зверьком, Тит спустился по тоннелю в одну из гробниц. В качестве укрытия она не годилась. Стоит преследователям заметить его лошадь, как они поймут, что всадник далеко уйти не мог. Хорошо еще, что вход в гробницу узок и им придется спускаться в нее по одному. Придется сражаться до последнего…