Аттила. Бич Божий - [95]

Евдоксия II была преданным другом Аэция. Их отношения несомненно повлияли на ее негативную позицию в отношении Себастиана и Галлы Плацидии. Патриций знал, что мог рассчитывать на нее, к тому же она благосклонно смотрела на брак своей дочери с Гауденцием.

Итак, возвращаясь триумфатором в Рим, Аэций, уверенный в поддержке императрицы, готовился достичь главной цели своей карьеры — войти в императорскую семью и обеспечить сыну возможность со временем облачиться в пурпур.

Сам он наберет тогда такую силу, что прихоти и капризы Валентиниана III уже не смогут задеть его. Он станет подлинным правителем Рима. Кроме того, он, как и Евдоксия II, дочь византийского императора Феодосия, мечтал о воссоединении двух империй под одной короной. У Марциана, правителя Восточной империи, детей нет, и в его преклонном возрасте ожидать их от брака с Августой Пульхерией не приходится. Значит, все еще было возможно.

Эти надежды заставили Аэция забыть о проектах раздела мира с Аттилой, если таковые существовали, и поспешить в Рим.

Увы! Как жестоко разочаровался он в своих ожиданиях!.. Спустившись с Альп, Аэций тщетно ожидал почетного эскорта. Император находился не в Риме, а в Равенне, значит, триумфа в Риме в любом случае быть не могло. Аэцию самому пришлось договариваться с городским гарнизоном, чтобы ему был обеспечен торжественный въезд. Император не прибыл встретить его, и Аэций направился в Равенну, чтобы приветствовать своего императора.

Конечно, он не знал, что, как и при снятии осады с Орлеана, шпионы, приставленные к нему Валентинианом, в очередной раз разоблачили его «предательство». Патриций — предатель, он не стал продолжать войну до полной капитуляции гуннов, распустил по домам вестготов, бургундов и других союзников и лишь для виду послал следить за Аттилой франков, зная, что они неспособны остановить его, поверни он назад. Аэций уберег от разгрома основные силы гуннов, чтобы иметь возможность воспользоваться ими в своих интересах. Кто знает, может быть, он уже сговорился с Аттилой о разделе Империи, и эта война случилась только потому, что Аттила запросил слишком много или же осторожность и мудрость императора не позволила Аэцию сразу реализовать свои узурпаторские устремления.

К полному удивлению Аэция, в Равенне его не встретил почетный эскорт, и патриций был вынужден встать лагерем на малоприятных для привала болотах, окружавших город. Аэций совершенно не желал подойти жалким просителем к городским воротам. Он направил к императору несколько своих старших командиров. Легионеры волновались и бурлили, чувствуя себя оскорбленными.

Посланцы вернулись и уединились с Аэцием в отдельном шатре. Император даже не соизволил их принять! С ними говорил его министр и друг граф Максим Петроний — личный враг Аэция, — который поведал им, что патриций обвинен в измене и бегстве от врага! Естественно, обвинение не распространяется на командиров и легионеров, которые были вынуждены подчиняться приказам, хотя могли бы и воспротивиться, настояв на войне до полного уничтожения противника.

Единственным — но много значившим — утешением для Аэция было то, что ни один из его командиров не принял этот оскорбительный вердикт и войска были полностью солидарны со своим полководцем.

Это печальное совещание было прервано прибытием доверенных лиц уважаемого префекта Авита, которые хотели засвидетельствовать свое почтение патрицию, прежде чем направиться в Равенну, где их должен был принять император. Глава делегации хотел переговорить с Аэцием с глазу на глаз, но патриций попросил его говорить в присутствии его старших командиров.

До Авита дошли слухи о «ложных доносах» императору, и префект направил Валентиниану письмо, которое объясняло уход вестготов с бургундами, славило мудрое решение патриция перекрыть гуннам путь назад, пустив по пятам за ними верных франков, и восхваляло новый невиданный подъем престижа Рима в Галлии благодаря бесспорной победе.

После этого заявления, пролившегося целебным бальзамом на душевные раны Аэция и его людей, глава делегации переговорил с патрицием наедине, посоветовав ему от лица Авита соблюдать предельную осторожность и не входить в Равенну, пока его не позовут. Так и решили.

Вечером того же дня Максим Петроний собственной персоной прибыл в лагерь Аэция и более чем любезно приветствовал полководца, сравнив его даже с Юлием Цезарем, возвратившимся из победоносного похода в Галлию. Максим Петроний поинтересовался, когда Аэций намерен торжественно вступить в город, где император поздравит его с победой перед строем его легионеров. Договорились, что на следующее утро Валентиниан обнимет овеянного славой патриция.

Невозможно удержаться от еще одного отступления и не рассказать о судьбе некоторых новых персонажей этой драмы.

Евдоксия III никогда официально не провозглашалась невестой Гауденция, и Валентиниан со спокойной душой отдал ее в жены другому. Евдоксия II пыталась воспротивиться этому, но тщетно.

Максим Петроний не переставал завидовать Аэцию, которого сравнивал с Юлием Цезарем. Он ревновал к воинской славе и популярности патриция. Он столь сильно преуспел в организации заговоров и покушений на своего врага, что Аэций, зная, чьих это рук дело, в конце концов испугался и бежал из столицы. Он вернулся только тогда, когда уже не мог поступить иначе, и лишь за тем, чтобы в последний раз попытаться спасти Рим. Аэций пал от руки императора, империю которого хотел спасти, но, по крайней мере, умер, думая (хотя в этом нельзя быть уверенным), что победил.