Атом в упряжке - [28]

— ХА-ХА-ХА!

Можно было подумать, что смеющийся вот-вот не выдержит, покатится по полу и начнет дрыгать ногами и головой, плача от смеха. Но этого не могло случиться: смеялись огромные граммофоны-глушители, давным-давно записавшие смех известного, теперь уже покойного эстрадного весельчака. Мертвый смех хранился на твердых эбонитовых пластинках усовершенствованных граммофонов, оживая в веселые дни карнавалов и парламентских выборов.

Но сегодня этот смех никого не заражал. Он несся слепыми залпами над замершими в ожидании толпами, и лишь один человек улыбнулся в ответ. Эту тихую насмешливую улыбку на лице осужденного увидели все. И тогда хохот прекратился так же внезапно, как и начался.

В волну молчания вновь ворвались трубы:

— ЭШАФОТ, ЭШАФОТ, ЭШАФОТ!

На середину площади выкатилось на больших грузовых платформах высокое сооружение — несколько колоссальных стальных глыб. Подъемные краны плавно подняли их и, медленно повернувшись, установили в приготовленной широкой, но неглубокой яме. На стальной куб величиной с двухэтажный дом краны опустили несколько кубов поменьше. Казалось, дети-великаны играли в кубики, строя искусственную гору с гранеными, правильно расположенными уступами. Сбоку установили две высокие сквозные арки, склонившиеся над кубами, как внимательные наблюдатели. С арок бахромой свисали тонкие цепи.

— Граждане Штатов, — снова заговорил Вивич, — вы видите, как мы за одну минуту построили стальную скалу, способную выдержать бомбардировку из любых пушек.

— СЛАВА! — воскликнул громкоговоритель, и члены парламента зааплодировали.

— Но теперь, — отрывисто продолжал Вивич, — мы нашли способ разрушить даже такую крепость.

Аплодисменты зазвучали громче.

— Мы, — бросал Вивич, — покажем сейчас всему миру нашу силу, и ее почувствуют на себе все преступники, все вредные мечтатели, посягающие на закон и власть. Вот, — и, взглянув прямо на кинооператора так, что его холодные глаза остановились на каждом из бесчисленных зрителей радиоэкрана, Вивич резким движением вытащил из чемоданчика бинокль и злобно потряс им над головой, — вот наше оружие!

— СЛУШАЙТЕ! СЛУШАЙТЕ! — раздалось над затаившими дыхание толпами, и вдруг… где-то снова загремели грузовые платформы, которые везли новую стальную глыбу.

— ШОФЕРАМ ПОКИНУТЬ ГРУЗОВЫЕ АВТОМОБИЛИ!

— раздалась команда и, когда прозвенел высокий металлический голос военных труб, несколько человек соскочили с машин, и машины пошли дальше сами, слепые и неостановимые, как сама судьба.

Толпа, увидев этих медленно приближавшихся чудовищ с огромным стальным горбом, откачнулась назад, но в этот миг прозвучала новая команда:

— СТОЯТЬ НА МЕСТЕ! ОПАСНОСТИ НЕТ!

И полковник Вивич поднес к глазам бинокль.

Машины и стальная гора некоторое время продолжали медленно катиться вперед, затем, быстро меняя окраску, разом остановились, будто в удивлении, и вдруг — исчезли. Ни машин, ни стальной горы больше не было.

Рев ужаса, восторга и изумления раздался на веллингтонской площади. В римской толпе также послышались приветственные возгласы. Борис стиснул зубы и сильно сжал руку Антонио, но тот даже не заметил этого. Казалось, все забыли о виновнике сборища, о человеке, который через несколько минут должен был превратиться в частицы газа.

Но Вивич снова, как прекрасный дирижер, махнул рукой, и в третий раз ворота площади пропустили грузовой автомобиль с небольшой площадкой и подъемными кранами. Еще не утих взволнованный шум, когда грузовик быстро подкатил к эшафоту, под которым стояла группа полицейских и преступник. Подъемные краны спустили площадку, и эти люди ступили на нее. Тогда подъемные краны снова начали свою спокойную работу, и площадка, поднявшись, повисла на блестящем фоне — сперва стальной скалы, а затем раскаленного неба Новой Зеландии. На этом фоне полицейские в темных мундирах и особенно рыжая голова негритянского вождя казались словно вырезанными из черной бумаги. Кран, выпрямившись, поднимал площадку все выше и выше, пока она наконец не остановилась на уровне верхнего стального куба. Привязав ноги, руки и туловище Зоре к цепям, свисающим с арок, полицейские вернулись площадку, спустившую их обратно на автомобиль. Раздался военный марш, и грузовик отъехал от эшафота.

Зоре остался один — на середине площади. Стройный и широкогрудый, он стоял, как прекрасная статуя на грандиозном пьедестале, окруженный, словно сияющим нимбом, блестящими цепями. За ним ровно дышал океан. Небо было ярким и плоским.

Зоре поднял голову и посмотрел на людей. Издалека казалось, что он хочет заговорить, но он ничего не сказал и только обвел спокойными глазами всю площадь.

В эту минуту на трибуне правительства к перилам подошел То-Кихо. Он поднял тонкую руку в перчатке, потом вдруг наставил длинный указательный палец на эшафот.

— Приговор правительства, — сказал он своим знаменитым, пронзительным и жестким голосом, которого все боялись, — гласит: так будет со всеми, кто заболеет красной чумой. Мы уничтожим эпидемию. Именем Парламента мира, именем Правительства Штатов, именем порядка и закона…

Но речь премьера и чтение приговора были неожиданно прерваны. Откуда-то раздался напев — громкий, ясный, бодрый и радостный напев. Борис вздрогнул, — он знал эти слова, этот родной с детства мотив. Какой-то безумный громкоговоритель разносил по всему миру боевые волны «Интернационала».