Атолл - [78]

Вы думаете, Лиа послушалась его? Ничего подобного. Она продолжала шить, как будто муж обращался не к ней, а к кому-нибудь другому. Ах Син повторил свое приказание. Наконец, Лиа подняла глаза и презрительно взглянула на мужа, как бы говоря всем своим видом: «Иди сам, я тебе не служанка». Тогда Ах Син сделал строгое лицо и обратился к Лие на своем смешном китайском языке. Что же сделала женщина? Она со злостью отбросила шитье, поднялась, пошла за прилавок и сбросила на пол целую пирамиду коробок и банок. Одна банка разбилась, осколки стекла посыпались на товар, а Лиа начала кричать на Ах СиНа уже не на китайском языке, а на таитянском, употребляя выражения, какие не стерпит ни один уважающий себя мужчина. Ах Син лишь гневно посмотрел на коробки и разбитую банку и, по-видимому, — так поняла Тематаи — приказал Лие быстро все подобрать. В ответ она осыпала его новыми оскорблениями. Тогда он пошел в заднее помещение магазина, отломил от метлы ручку и направился к Лие. Самоуверенная молодая женщина приняла вызывающий вид, она — как поняла после первого удара Тематаи — никак не предполагала, что Ах Син осмелится поднять на нее руку. Ошеломленная, она схватилась за плечо, на которое пришелся удар, но ей уже нужно было защищать лицо и изворачиваться от палки, которой муж действовал без остановки. К счастью, крики Лиы привлекли соседей, которые помешали Ах Сину наказать свою жену тяжелее, чем она того заслуживала.

После того как вымыли довольно сильно обезображенное лицо Лиы, Ах Син сказал:

— Хватит с ней возиться!

И обратился к своей супруге на языке туамотуанцев, чтобы все присутствующие поняли его:

— Твоя быстро собрать все, что сбросить. О себе заботиться потом. Если не сделать все сейчас, твоя собирать вещи, уехать и больше никогда не вернуться.

Ай да Ах Син!

Надо думать, у Лиы были все основания считать, что Ах Син говорит серьезно. Хотя кровь продолжала течь по ее лицу, она поднялась и без единого слова повиновалась. Бедная Лиа, однако! Несколько женщин сжалились над ней, но Ах Син не разрешил помочь жене. Хотел вмешаться вождь Матаоа, но Ах Син ему сказал:

— Ты распоряжаться как вождь на Арутаки, я распоряжаться в мой магазин!

Он произнес это совершенно спокойно, и разве он был неправ? Матаоа замолчал, и Лиа собрала все до последнего осколка. Только тогда Ах Син позволил увести ее и оказать ей первую помощь. Но этим не исчерпывались сюрпризы, преподнесенные в тот день Ах Сином присутствующим. Нужно было видеть все собственными глазами, чтобы поверить в это. Китаец снова как ни в чем ни бывало расплылся в улыбке и стал спрашивать у людей, находившихся в магазине, чего они желают! Тепора, к которой он обратился первой, настолько растерялась, что после минутного колебания показала на зеркало:

— Я разбила зеркало, которое купила вчера, и хочу взять такое же.

По правде сказать, хотя Ах Син несколько переборщил, Лиа получила по заслугам. Она никогда не проявляла ни малейшего усердия в обслуживании покупателей. Хорошо ли это? Разве не была она женой торговца? Видимо, ей не нравилось на Арутаки, ее тянуло обратно на Таити, но ведь это не давало ей повода с презрением относиться к туамотуанцам, посещавшим магазин. Все вспомнили теперь, что она не первый раз притворялась, будто не слышит просьб покупателей. Только раньше Ах Син молча вставал за прилавок и обслуживал людей, не говоря жене ни слова упрека, во всяком случае при посторонних. Лиа злоупотребила его терпением, вот и все.

Станет ли она теперь более покорной и любезной? На сей раз Ах Син поступил как настоящий туамотуанец. Хотя, сказать по правде, будь мужчина китаец, туамотуанец или попаа, у него нет иного способа воздействовать на жену, когда она начинает отбиваться от рук. Немного терпения — это хорошо, но слишком — уже плохо, потому что супруга думает, что муж ее слаб, и начинает его презирать.

Два катера

Как только Тотаи и Пунуа Старший пришли, совет семи в полном составе расположился на скамейке перед домом Матаоа. Был красивый мягкий вечер. Луна светила так ярко, что даже на площадке под ветвями тоу не было необходимости зажигать моригаз. По проливу скользили серебристые блики.

Матаоа любил, когда совещания совета происходили возле его дома, в котором он прожил столько лет. Сейчас в хижине, где он родился, за столом сидела Моеата и шила новый тифефе, а рядом Моеа старательно готовила уроки. С этим местом на берегу пролива, где его предки решили построить себе жилище, у Матаоа были связаны самые интимные воспоминания детства и юности.

Он стал вождем атолла, председателем совета семи. Совет собирался здесь, когда ему предстояло решать не особенно важные дела. По более серьезным поводам они совещались в специально построенной для этой цели хижине, за стены которой не проникали любопытные взоры, звуки детского плача, собачий лай…

Открывая заседание, Матаоа произнес обычные приветственные фразы. Ему не терпелось сказать о том, что занимало его мысли, но сначала нужно было обсудить несколько общих вопросов. Их скопилось не так уж много, ибо главный вопрос — об установке рации — в принципе был уже решен. Поэтому Матаоа постарался поскорее перейти к делу, столь сильно волновавшему его в эту минуту, — пуску катера. Для этого торжественного дня он получил из Папеэте коробку с сотней трехцветных флажков, которыми будет украшена пристань в момент отхода катера от берега, и приготовил пять ящиков соку. Моеата попросила трех соседок помочь ей делать пирожные.