Атолл - [32]

Посвящение

Матаоа уже видел дно моря. Не только с берега или с лодки сквозь прозрачную толщу воды, но и через очки для ныряния, которые ему давали иногда Мато или Тао.

Однако он не преодолел еще полностью свою робость, и его экскурсии на дно моря ограничивались спокойными, неглубокими водами лагуны невдалеке от деревни, так что при малейшей опасности он мог сразу же выйти на берег.

Хаамару, который сопровождал Матаоа в его вылазках, тоже побаивался: разве есть хоть один уголок в море, куда не заходили бы акулы. Правда, Мато сказал, что они страшны, только — когда ранены или видят кровь. Но эти слова Мато мгновенно вылетали из головы, когда вдали появлялись акулы и, большие, величественные, страшные, двигались на мальчиков. По сравнению с ними Матаоа и Хаамару сразу начинали казаться себе слабыми и маленькими. Зато какая красота под водой — ее трудно описать словами! Там все — цвета, движения, формы — представлялось совсем иным.

Наконец, Мато стал брать сына в море. Несколько месяцев они каждый день отправлялись нырять в лагуну. Рядом с отцом Матаоа научился побеждать свой страх. Тем не менее, когда Мато переставал грести и бросал якорь на глубоком месте — обычно он останавливал лодку там, где ему были знакомы каждый коралл и каждая яма на дне, — Матаоа в момент погружения всякий раз испытывал странное волнение, то состояние тревоги и душевного подъема, которое охватило его, когда перед ним впервые открылся этот необъятный волшебный мир, полный чудес.

Нырнув, Матаоа подплывал к отцу, и тот показывал ему тотару, высунувшую из-за выстуНа коралла курносую морду с большими беспокойными глазами, косяк желтых, как утреннее солнце, таниф, розовых, ослепительно сверкающих хапаи[56], стаю татихи, странно повторяющих движения друг друга, с забавными носами, похожими на торчащий вперед палец; огромных тенга-тенга, которые двигались прямо на охотников, сверля их любопытными, недоверчивыми глазами, еще более яркими, чем их крупная чешуя.

У Матаоа разбегались глаза, и страх незаметно рассеивался. Обо всем этом он вспоминал позже, уже в лодке. Под водой не думаешь ни о чем. Или, быть может, думаешь, как рыба? Прав был. Мато, когда сказал:

— Под водой и сам уподобляешься рыбе.

Одно дело смотреть в подводный мир сверху, другое — погрузиться в него, почти опуститься на дно. Первые дни невыносимая боль в ушах мешала Матаоа погружаться глубже, чем на две сажени, но он напрягал все силы, чтобы приблизиться к отцу, который, держась одной рукой за коралл, ждал его внизу, там, где плавали рыбы, и наблюдал за тщетными усилиями сына достичь дна. Мато учил его уходить в глубину, не раздвигая ног, помогая себе спокойными, медленными движениями всего тела, лишь постепенно напрягая мышцы. Тогда уши постепенно привыкают к давлению. Боль нужно было перехитрить.

Вскоре Матаоа научился погружаться на три — три с половиной сажени. Мато хвалил сына за старание, но сдерживал его задор: часто излишняя нетерпеливость лишь вредит успеху. Не нужно торопиться и переутомляться: ведь лагуна не оскудеет и рыбы в ней хватит еще на долгие годы.

Спокойно, спокойно! Нормально развитой физически мальчик должен не менее двух-трех лет практиковаться под наблюдением опытного учителя, чтобы научиться нырять на глубину шести-семи саженей. Если, возмужав, юноша будет продолжать тренировку, он достигнет глубины десяти, одиннадцати, двенадцати, тринадцати саженей. Это, разумеется, без веревки и камня для ныряния, которые позволяют опускаться на глубины двадцати пяти, двадцати шести, двадцати семи и более саженей. Но с этими приспособлениями человек идет на дно, не прилагая для этого ни малейших усилий, в то время как ныряние, которому отец обучал Матаоа, было тяжелой нагрузкой для сердца. Ведь человек не черепаха, которая может оставаться под водой столько же, сколько на земле.

— Спокойно, спокойно! — не уставал повторять Мато.

* * *

Когда появлялась акула, Мато нырял к ней: акула уходила, и Мато всплывал вблизи Матаоа, который, хотя и относился теперь спокойно к соседству хищницы, не мог окончательно побороть страх при виде ее. Придет ли день, когда он, как отец, обратит в паническое бегство маори, дотронувшись до ее хвоста? После этого случая Мато долго смеялся. Для него акула была просто большой рыбой с острыми зубами, а он считал, что человек не должен бояться нападения рыбы. Каждая порода акул ведет себя при опасности по-своему: у маори один характер, у торире или руруни — другой, но все они отступают перед охотником, если тот, не колеблясь, идет им навстречу.

— Но бывают же несчастные случаи? — с тревогой спрашивал Матаоа.

Очень редко. На Арутаки за десять лет их было всего два, если не считать недавнего случая с роои, но роои, по правде говоря, и акулой-то нельзя назвать.

Кроме того, все беды происходили не в самой лагуне, а в проливе или в море у внешнего берега. Там, признавал Мато, действительно надо держать ухо востро. Особенно следует остерегаться реире, ораве и некоторых других пород, никогда не заплывающих в лагуну.

Позднее они с Матаоа отправятся туда, где встречаются эти акулы, и тот воочию убедится, что они проявляют интерес к человеку лишь тогда, когда он покушается на их добычу. Таким большим рыбам требуется много пищи, не могут же они спокойно смотреть, как добычу уводят у них из-под носа. Стоит наколоть острогой рыбу, как акулы набрасываются на нее и растаскивают по кускам. Даже обычно пугливые торире в такие моменты становятся опасными. Если же пойманную рыбу отдать им на съедение, то они тотчас успокаиваются.