Атлантида - [20]

Проходя по полуразрушенным, заросшим зеленью, залам, я наблюдал осколки, похожие на стеклянные, в изобилии валявшиеся на земле. Крыши не было. Она обвалилась, и, похоже, разбила нечто, оставив на полу груды черепков, и много, много света в итоге.

— Я пойду, поищу его там, если что зови, — отвлекла меня от обозрения окрестностей Лира.

— Хорошо, — я мельком взглянул на нее, но увидел только спину, она уже почти завернула за угол, и вернулся к осмотру комнаты, в которой я в данный момент находился. Подобрав осколок побольше, я стал рассматривать его, вертя в руках. Осмотрев, наконец, его, я заключил, что это был кварц. Пластина толщиной не более половины сантиметра на изломе была матово–белой. А будь это обычное стекло, цвет излома был бы слегка зеленоватым. На плоскостях пластины были нанесены какие–то знаки. Очевидно, это были письмена Атлантиды. Разобрать их было практически невозможно. Да и их письма я не понимал. Осколки из прозрачных стали матово–белыми, и знаки определялись только на ощупь, так как имели рельеф, выступающий над плоскостью пластины. Иные же были утоплены в нее. Знаки сами по себе изначально были белые на прозрачных пластинах, а так как кварц, как и стекло со временем кристаллизуется, приобретая матовую, отливающую белизной окраску, то надписи на пластинах по цвету слились с остальным объемом пластин и все в итоге стало молочно–белым, почти неразличимым.

Но тогда им, наверное, было несколько десятков, а может и сотен тысяч лет, так как чтобы кварц стал белым на сотую долю миллиметра, необходимо было пройти двум трем тысячам лет, ибо таким медленным был процесс самопроизвольной кристаллизации кварца, и вообще стекла.

Оказывается, люди того времени вовсе не были профанами и достаточно хорошо разбирались в материалах, потому, как кварц за исключением конечно хрупкости был практически вечным материалом, и записанную на нем информацию можно было оставить надолго, очень надолго. Они явно не прогадали, выбрав кварц в качестве материала для носителя информации, хотя можно было взять еще и золото. Оно, правда, мягкое, легко мнется, но тоже практически не подвержено коррозии. Проходя дальше по комнатам, говорю по комнатам, так как обходил стены, проходя периодически в дверные проемы (то, что от них осталось). Самих дверей уже давно не было. Наверное, истлели со временем, за тысячи–то лет. Наблюдал то тут, то там уже почти целые пластины, и не полностью белые, как были ранее осколки, а местами. Они, скорее всего, были как–то упакованы, и поэтому меньше подверглись действию окружающей среды (перепады температур, влажности, как правило, ускоряют процесс кристаллизации). На них имелись все те же знаки причудливой формы. Некоторые таблички, хорошо сохранившиеся, были уложены стопками и проложены тканью. Очевидно, Макс уже успел с ними поработать.

Интересно, где он может быть сейчас? Как много комнат. И что это все же за надписи на табличках? Что они означают? Надо найти его. Наверное, он уж точно знает, что это за место. Я прислушался, вдруг услышу его голос. Но услышал только завывание ветра в стенах этого полуразрушенного комплекса. Да хруст осколков под ногами. Продвигался я осторожно, все–таки стекло, как никак, мог и пораниться ненароком. Но на удивление до сих пор ничего не случилось, и ноги мои были целы. Я еще раз нагнулся, глядя себе под ноги, и поднял заинтересовавший меня осколок. Вот так дела! Его края были оплавлены, будто он некоторое время пролежал в печи. Так вот почему до сих пор мои ноги были еще целы. Взял еще один, еще, еще, еще и еще, наблюдая везде одну и туже картину — оплавленные края. Создавалось впечатление, что в этом месте была высокая температура, примерно около двух тысяч градусов. Что–то здесь произошло, только очень и очень давно, так как зелень уже успела вырасти и покрыть собой все вокруг. Что же случилось тут давным–давно? Я задумался над этим вопросом, но меня отвлекло тихое бубнение. Кто–то тихо и монотонно говорил, очевидно, что–то исследуя и комментируя вслух. Мгновение спустя я узнал этот голос. Он принадлежал Максу. Но его самого нигде не было видно. Наверное, за стеной где–то. Я зашел за ближайшую стену, но там никого не оказалось. Зашел за следующую. Опять никого. Странно. Стены не могут такой тихий голос пропускать равномерно, без изменения его громкости. Обычно две три стены и голоса уже не слышно, или наоборот он становится громче, если приближаешься к его источнику. А тут тональность вообще не менялась, словно я вообще не двигался с места.

И тут я все понял. Это может быть вовсе не акустический голос, слышимый ушами, а «голос» мыслей Макса у меня в сознании. Но если я прав, тогда где же Макс и как я смогу его найти? Каким образом?

— Так, успокойся, — сказал я себе. — Расслабься и слушай свои ощущения.

Я остановился, все еще слыша в сознании комментарии Макса Говарда, и стал слушать и отслеживать ощущения своего разума и тела. Что они мне сообщат? И надо же, почувствовал, сработало. Что–то мне подсказывало, что надо идти почти в центр этого дома–храма, и там, именно там я найду Макса. Хорошо. Я пошел в центр. Пока шел, заметил, что ближе к центру обстановка комнат была более сохранившейся, нежели к периферии здания. Очевидно, воздействие шло снаружи, стало быть, центр в таком случае должен был очень хорошо сохраниться. По пути я попытался предупредить Лиру о том, что обнаружил Макса Ньютона, и что сейчас направляюсь к нему, направив ей эти мысли. Ответом была только тишина. Наверное, не вышло, практиковался маловато. Или она была чем–то сильно занята, раз не потрудилась сообщить, приняла ли она мои мысли.