Атлантида - [26]

Во дворе полусонно пропел петух, ему откликнулись многочисленные заревые петухи из деревни. И как это ни странно, но на меня тотчас же снизошло полное успокоение: я почувствовал, что мы в безопасности, что гнетущая, злая сила, давившая всю ночь, выпустила меня из лап своих. Стало светать. Григорий Никитич спал как убитый, на усталом, посеревшем лице его отражалось блаженство полного отдыха.

Я задул свечу и мгновенно уснул.

Горячие солнечные лучи разбудили нас; время было позднее, и мы принялись одеваться. Спутник мой выглядел кислым.

— Как чувствуешь себя? — спросил я.

— Да разбитый я какой-то, — ответил он. — Будто всю ночь воду на мне возили. А ты?

— Да и я в этом роде. Уж не лихорадку ли мы вчера на болотах подцепили?

— Шут ее знает! — Голос его прозвучал неуверенно.

Мы оделись, прошли к кухне и умылись на дворе, подавая друг другу воду из деревянного ковшика.

Попадья позвала нас пить чай, и за столом мы оба очутились против Варвары; священника не было.

При свете дня в ее лице решительно ничего необыкновенного, кроме глаз, не оказалось; они были серые, водянистые и совершенно без зрачков, змеиные, видящие недоступные нам дали и бездны. Взгляд ее часто задерживался на моем кареглазом, красивом спутнике, и как только это случалось, он терял нить разговора, сбивался и не мог сосредоточиться. Варвара проводила раздвоенным языком по губам, и на лице ее проступало выражение торжества.

После чаепития мы отправились осматривать развалины: с нами пошла и Варвара.

Они находились на самой высокой части береговой горы; от древней церкви псковской кладки уцелели, и то лишь до половины, только заалтарная стена на плоского красного кирпича да боковая арка; сквозь нее голубело озеро; за ним разбегались по свету одетые лесами, округлые горы. Храм наполняли груды щебня и кусты бузины; из углов и из-под стен тянулись ввысь березки; кругом развалин теснилось множество ям, бугорков и кое-где плиты старинного, заброшенного кладбища. Вслед за Варварой мы попали в самый древний уголок его; там лежали несколько громадных плит с высеченными на них какими-то неразборчивыми, быть может, руническими знаками.

Мы присели на могильные бугорки; вид развертывался захватывающий. Я достал из футляра фотографический аппарат, снял озеро и развалины и обратился к нашей проводнице:

— А теперь позвольте вас снять?

Варвара усмехнулась.

— Не хочу.

— Почему?

— А так!

— А мне вас очень хочется снять.

— Снимайте, только предупреждаю, что ничего из этого не выйдет!

Засмеялся и я.

— Ну, уж это вы чересчур самоуверенны!

— Попробуйте! — с вызовом сказала она. — Я даже не шевельнусь.

Я сделал с нее четыре снимка с разных мест и торжествовал. Варвара загадочно улыбалась, и я почувствовал, что от нее исходило что-то знакомое, то злое, с чем мы боролись ночью.

«Ведьма!» — мелькнула во мне мысль. Она медленно повернула ко мне лицо.

— Ведьмы не милуют! — заявила она со скрытой угрозой. У меня перехватило дыхание: она читала мои мысли, как книгу!

— Кто ведьма? — спросил мой спутник, не понявший ее слов.

— Это меня здесь зовут так, — пояснила Варвара. — Или вы еще не знали об этом?

— В первый раз слышим, — отозвался я. — За что же вас так величают?

— Потому что я все могу сделать, — блеснув мертвыми глазами, проговорила она.

— Например, что же?

— Что задумаю… Жених у меня был; мать его ни за что не хотела нашего брака. Я в полнолуние пожелала ей смерти, и она умерла в тот же день!

— Значит, вы злая?

Варвара как будто задумалась.

— Я не злая… — обронила она. — Во мне есть другой, кто заставляет меня делать зло.

Она все время избегала направлять взгляд на нас.

— Я ведь летаю по ночам… так ярко, тогда так хорошо! — будто в бреду призналась она.

На лице ее написались глубочайший восторг и счастье.

Григорий Никитич глядел на нее, не отрываясь; я прятал глаза, чтобы не подпасть под ее влияние.

— Иногда летишь в лунную ночь, — обхватив колено, продолжала Варвара, — сядешь на сук дерева, около какой-нибудь совы, переговоришь с ней и дальше, и выше взмываешь!

— На каком же языке вы говорите с птицами? — спросил я.

— Не знаю. Птицы и звери — мы все понимаем друг друга. Иногда подлетишь к освещенному окну чьего-нибудь дома, сядешь и слушаешь, что говорят за стеной люди…

Мне она стала казаться опасной безумной, которую следовало обезвредить.

Она досадливо повела плечом в мою сторону.

— Кто безумный, узнаете после! — опять ответила она на мысль. Вдохновенное выражение сошло с лица ее.

— Смотрите, пришли вы вдвоем, а отсюда не уйти бы кому-нибудь одному! Григорий Никитич, хотите остаться здесь? — задорно спросила она.

— Хочу, — выговорил он.

— Видите? — со смехом заявила Варвара. — Лучше не пробуйте тягаться со мной!

Григорий не сводил с нее взгляд и явно находился в том же безвольном состоянии, в каком был ночью.

Я почувствовал, что и меня начинает гнести и одолевать та же сила. Надо было отступать, пока еще было можно!

— Шутки шутками. — спокойно по виду сказал я и поднялся с могилы, — а нам с тобой нужно еще все село обойти.

Поднялись и оба моих спутника. Варвара проводила нас до берез за школой и дальше не пошла.

— Здесь в дуплах мои приятельницы живут, — сказала она. — А там враги, — она кивнула на деревню и, поглядев с минуту нам вслед, отправилась обратно.