Атлантида - [49]

— Капитан с утра не сходил с мостика.

Вдруг в салон хлынули волны света, и это вызвало всеобщие возгласы удивления, после чего все, побросав вилки и ножи, вскочили из-за стола и с криками «Корабль!», «Пароход!», работая локтями и оттесняя друг друга, вылезли сломя голову на палубу, где и в самом деле, сияя тысячами огней и ошеломляя своим величественным видом, на расстоянии не более пятидесяти метров от «Роланда» к нему приблизился один из самых могущественных в те времена покорителей океанских вод. Затем, испытывая то бортовую, то килевую качку, но сохраняя при этом красоту движений, он проследовал дальше своей дорогой.

— «Князь Бисмарк», «Князь Бисмарк»! — закричали пассажиры «Роланда», быстро узнавшие пришельца.

И тут послышалось единодушное «ура!». Настоящий рев несся из многих глоток. И Фридрих ревел. И Хальштрём ревел. И доктор Вильгельм, и профессор Туссен. И сколько тут было глоток, столько человек ревели, вовсю напрягая легкие. Такой же рев доносился снизу: это кричали палубные пассажиры. К общему приветствию присоединились могучие паровые свистки.

Можно было, конечно, увидеть и пассажиров на всех палубах «Князя Бисмарка», радовавшихся встрече с «Роландом», и, несмотря на шум океана, слышать их «ура!», хотя и слабо доносившееся до слуха. Пароход «Князь Бисмарк» успел к этому времени установить мировой рекорд: он пересек Атлантический океан за шесть дней, одиннадцать часов и двадцать четыре минуты. Совершив только что такой рейс, тысячи две пассажиров возвращались на этом двухвинтовом пароходе, одном из первых образцов подобного типа, в Европу. Две тысячи — это как раз то количество человек, которое способно дважды заполнить зрительный зал большого современного театра от партера до галерки.

«Роланд» подавал сигналы флагами «Бисмарку», а «Бисмарк» — «Роланду». Но все это видение — от появления до исчезновения — и трех минут не длилось. В течение этого времени колышущийся океан был залит потоком света. А когда можно было различить лишь слабые туманные вспышки огней, с палубы «Бисмарка» послышалась музыка. То были призрачные такты национального гимна. Вскоре после этого «Роланд» остался наедине с наступившей тем временем ночью, штормом и метелью, наедине со своим курсом.

С удвоенной энергией оркестр заиграл теперь кадриль Карла «Праздничные звуки» и галоп Кислера «Скандал на ярмарке» и также с удвоенным аппетитом и удвоенным оживлением был продолжен ужин. Восхищение проявлялось в быстро сменявших друг друга возгласах: «Волшебный!», «Как в сказке!», «Не сравнишь ни с чем!», «Не забудешь такое!», «Умопомрачительный!». Даже Фридрих испытывал чувство успокоения и гордости, вдыхая атмосферу, столь же необходимую уму современного человека, как необходим его легким воздух.

— Как бы мы ни противились, коллега, — сказал Фридрих, — и как я ни честил почем зря — например, вчера вечером — современную культуру, а все-таки зрелище, подобное тому, каким мы только что насладились, кровь горячит. Даже поверить трудно, что только с помощью своего ума и рук человек может из тайных сил природы сотворить такое чудо из чудес, такой корабль.

Они чокнулись, и было слышно, как на разных концах стола звенели бокалы.

— И какая отвага чувствуется в этом, какое мужество, какое бесстрашие по отношению к тем самым тайным силам, перед которыми тысячелетиями робели люди, и сколько интеллекта вложено в этот организм, в это могучее существо от киля до топа мачты, от бушприта до винта!

— И все это, — заметил корабельный врач, — все, чего мы, коллега, достигли, совершено не более чем за сто лет и означает, в сущности говоря, лишь начало некоего процесса. Противься этому или не противься, а наука, и еще более технический прогресс, — это вечная революция, подлинная и единственная реформация состояния человека. И никакая сила не сумеет затормозить то, что берет здесь свое начало, этот процесс, это непрерывное поступательное движение.

— Это, — сказал Фридрих, — человеческий ум, столетиями остававшийся бездеятельным и внезапно ставший активным. Сомнений нет, мозг человека, а с ним и всеобщая социальная деятельность вступили в новую фазу развития.

— Да, — сказал Вильгельм, — быть может, и в древние времена человеческий ум в некотором смысле уже проявлял активность, но он слишком долго сражался с зеркальным отражением человека.

— Итак, — подхватил мысль собеседника Фридрих, — будем надеяться, что нам недолго ждать того дня, когда пробьет последний час этих доживших до наших дней покорителей зеркальных отражений, иллюзионистов, фокусников, полинезийских шаманов и колдунов, и что все флибустьеры и циничные мародеры, источником существования которых не одно тысячелетие была и поныне остается ловля чужих душ, спустят паруса при виде быстро и уверенно плывущего огромного корабля цивилизации, которым безраздельно владеет пароходная компания по имени Гуманность и на капитанском мостике которого стоит Интеллект!

После ужина Фридрих и доктор Вильгельм взобрались наверх в курительную комнату. Там были и любители ската, занятые своим обычным делом. Они курили, попивали виски и кофе, хлестали картами по столу, и ничто на свете их, кажется, не интересовало. Заказав вина, Фридрих продолжал подзадоривать самого себя. У него болела голова, и ему едва удавалось держать ее прямо. Была боль в затылке, а от усталости болели также веки, но когда они опускались, то глаза как бы обжигало каким-то мучительным огнем. Каждый нерв, каждый мускул, каждая клетка его тела бодрствовали, и о сне нечего было и мечтать. Как одно мгновение пролетели в его жизни недели, месяцы, годы, а с того памятного часа в Саутгемптоне прошло лишь три с половиною дня, никак не больше.