Атлантида - [24]
Вошел капитан фон Кессель. Поздоровавшись с Фридрихом легким наклоном белокурой головы, он занял место за столом, где сидела пожилая дама, которая, оживившись, сразу же с ним заговорила. В этот момент обменялись взглядами молодой денди и красивая канадка, которая хотя и с утомленным, бледным лицом, но все так же кокетливо откинулась в кресле. Это была женщина южного типа и притом, как считал Фридрих, необычайной красоты: прямой нос с подрагивающими крыльями, густые, благородно изогнутые брови, такие же черные, как ее волосы, нежный пушок, красиво оттенявший тонкие, неспокойные, выразительные губы. От сильной качки она чувствовала себя слабой, а потому не могла сделать над собой усилие, чтобы удержаться от смеха, когда ее поклонник с деланной серьезностью начал снова складывать спички. Ей пришлось на время закрыть лицо черной кружевной шалью.
Наступило напряженное ожидание, когда уже не было никакого сомнения, что, несмотря на присутствие капитана, молодой американец собирается возобновить опасную игру с огнем.
Фигура широкоплечего, грузного фон Кесселя с его несколько короткими ногами плохо гармонировала с изящной обстановкой дамского зала. Он сидел спокойно и мирно беседовал. Но лицо капитана говорило о том, что погода его всерьез беспокоит. Вдруг показалось пламя. И тут спокойная голова фон Кесселя — голова доброго сенбернара — повернулась, и недвусмысленным тоном, таким четким, властным и поистине страшным, какой, как показалось Фридриху, никогда не сходил с чьих бы то ни было уст, было произнесено одно только слово:
— Погасить!
Побледневший юноша мгновенно смял свой костерок. Канадская красавица закрыла глаза…
Парикмахер, у которого вскоре после этой сцены брился Фридрих, сказал:
— Погода никуда не годится.
Это был великолепный мастер, делавший свое дело, несмотря на сильнейшую качку, необычайно искусно. Он еще раз поведал историю аварии парохода «Нордманиа», упомянув и фортепиано, которое из-за сизигийных приливов якобы провалилось в трюм. Пришла служанка-немка, которую он называл Розой и которой дал флакон одеколона. У этой простушки был здоровый — кровь с молоком, — но далеко не умный вид.
— Это уже пятый после Куксхафена флакон одеколона, — сказал парикмахер. — Она служит у одной женщины, которая развелась с мужем и у которой двое детей. Девушке туго приходится. Она получает шестнадцать марок в месяц и должна быть тут как тут в любую минуту утром, днем, до и после полуночи. Я привел этой даме в порядок прическу. Чего она тогда только не наговорила про эту Розу! Ни малейшего намека на благодарность!
Фридриху было приятно, удобно развалившись в отличном парикмахерском кресле, слушать всякую всячину из уст этого подвижного и разговорчивого человека, который одновременно усердно скреб его щеки. Это уводило куда-то в сторону и действовало успокоительно. Он наслаждался также небольшой лекцией о современном судостроении. Нельзя, сообщал лектор, придавать столько значения рекорду скорости, это ошибка. Разве такое легковесное, тонюсенькое сооружение гигантского размера в состоянии долго сопротивляться могучему океану? А еще эти чудовищные машины и чудовищная масса угля! «Роланд», правда, хороший корабль, его построили в Глазго на верфях «Джон Элдер и компания». Он вступил в строй 1881 году. У него пять тысяч восемьсот индикаторных лошадиных сил. Он потребляет ежедневно сто пятнадцать тонн угля. И делает шестнадцать узлов. Его регистровая вместимость четыре тысячи пятьсот десять. У него паровая трехцилиндровая машина. А экипаж состоит из ста шестидесяти восьми человек.
Все эти подробности маститый корабельный цирюльник знал назубок. Сердито, словно это ему самому стоило больших усилий, он рассказал, что в каждый рейс «Роланд» везет в своих бункерах не меньше двенадцати с половиною тысяч центнеров каменного угля. Он настаивал на своем: идти медленным ходом удобно и надежно, быстрым — опасно и дорого.
В маленькой парикмахерской с электрическим освещением было бы уютно, если бы только она была неподвижна. Но, к сожалению, пароход качало из стороны в сторону, и стены парикмахерской подрагивали и пульсировали вместе с судовой машиной, а злая волна тигром кидалась на толстое стекло, закрывавшее иллюминатор. Флаконы в шкафах дребезжали и позвякивали, и парикмахер утверждал, что тяжеловесные и не столь быстроходные корабли идут гораздо более спокойно.
Затем он вдруг рассказал об одной «малюточке с крашеными волосами».
— Она целый час, — сказал парикмахер, — провалялась у меня в кресле и требовала, чтобы я ей продемонстрировал все сорта румян, и белил, и пудры, которые у меня имеются, а потом и весь мой запас «Пино» и «Роже и Галле».
Он сказал с усмешкой, что, когда долго плаваешь, получаешь возможность познакомиться с самыми разными особами женского пола, и поведал несколько якобы пережитых им самим историй, героиней которых каждый раз оказывалась какая-нибудь дама-эротоманка.
Особенно страшен был случай с одной молодой американкой, которую нашли без сознания в подвешенной спасательной шлюпке, где ее до этого изнасиловала вся команда. Думая в том направлении, в котором сейчас развивалась фантазия парикмахера, Фридрих понял, что толчком для этого послужила встреча последнего с Ингигерд Хальштрём. Она ведь побывала в том же кресле, в котором он так удобно устроился, и по тому, как замерло, а затем учащенно забилось его сердце, он понял, что власть девушки над ним еще не сломлена, и ужаснулся.
Герхарт Гауптман (1862–1946) – немецкий драматург, Нобелевский лауреат 1912 годаДрама «Перед заходом солнца», написанная и поставленная за год до прихода к власти Гитлера, подводит уже окончательный и бесповоротный итог исследованной и изображенной писателем эпохи. В образе тайного коммерции советника Маттиаса Клаузена автор возводит нетленный памятник классическому буржуазному гуманизму и в то же время показывает его полное бессилие перед наступающим умопомрачением, полной нравственной деградацией социальной среды, включая, в первую очередь, членов его семьи.Пьеса эта удивительно многослойна, в нее, как ручьи в большую реку, вливаются многие мотивы из прежних его произведений, как драматических, так и прозаических.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.