Атлантида - [105]

Фридрих уже до этого заметил, как усиливаются от одиночества мистические стороны бытия. Не было рядом второго человека, а без него ты всегда обречен на общение с призраками. Стоило отшельнику Фридриху о ком-нибудь подумать, как тот человек появлялся перед ним во плоти, жестикулировал и что-то говорил. Но эта способность фантазии воспламеняться Фридриха не тревожила. Новое явление он тоже зафиксировал холодным умом трезвого и внимательного наблюдателя, но понял при этом одно: его душевная жизнь вступила в новую фазу.

Через некоторое время он спустился в первый этаж, чтобы перед сном убедиться, что он не забыл запереть входную дверь, но тут ему пришло в голову открыть двери в комнату со ставнями. И когда он вошел в нее с горящей свечой, его посетила еще одна, такая же явственная галлюцинация, и он даже поздравил себя с тем, что получил возможность не только с чужих слов ориентироваться в сфере психопатологии. Перед его глазами, сидя за столом, играли в карты три отчетливо различимых человека. У этих мужчин, имевших, судя по их виду, отношение к коммерции, были красные лица с грубоватыми чертами. Они курили сигары и попивали пиво. Вдруг Фридрих схватился за голову: по этикетке на бутылке он узнал пиво, имевшееся в погребке на «Роланде». А эти люди ведь были хорошо известные всем на корабле страстные любители алкоголя и карт. Покачав головой и не переставая удивляться столь странному их появлению в первом этаже его дома, Фридрих вернулся в свою хорошо протопленную комнату.

До сих пор часы, которые он часто, хоть и в одиночестве, проводил вне дома, прибавляли ему здоровья и укрепляли связь с действительностью. К тому же он в общем и целом здраво судил о своем состоянии. Теперь, когда болезнь украдкой подобралась к нему, он этого не чувствовал. Он считал вполне естественным, что Расмуссен сидел на его кровати, а любители ската расположились в комнате на первом этаже.

В овеянное индейскими сказаниями озеро Хановер впадает речушка Квиннипиак, и Фридрих однажды на коньках проследил весь ее путь. В этом походе его сопровождала тень, чья реальность у него сомнений не вызывала. Тень была похожа на кочегара Циккельмана, погибшего раньше своих собратьев, но на такого, каким Фридрих увидел Циккельмана во сне, а не наяву, после того как его настигла смерть. Вместе с «Роландом», рассказала тень, пошли ко дну пять старших кочегаров, тридцать шесть кочегаров и тридцать восемь подносчиков угля, и эти цифры Фридриха поразили, показались ему непомерно большими. Затем тень сообщила, что бухта и порт, где Фридрих высадился в своем сне, на самом деле не что иное, как Атлантида, опустившийся на дно континент, части которого, под воду не ушедшие, — это Азорские и Канарские острова и остров Мадейра. Фридрих пришел в себя, лишь после того как обнаружил, что стоит перед заснеженной пещерой, похожей на лисью нору, где он со всей серьезностью искал проход к жилищу крестьян-светоробов.

День ото дня, час от часу все больше странностей вплеталось в психическое состояние Фридриха. По-прежнему сидел на кровати Расмуссен, а в комнате на первом этаже играли в карты коммерсанты. Больной одиноко расхаживал, что-то шепча, втянутый в беседы с людьми и вещами. Целыми часами пытался он понять, где находится на самом деле. То ему чудилось, что он сидит в домике сельского врача, то он видел себя в квартире своих родителей, но чаще всего он, по его мнению, находился на палубе и в других помещениях экспресса, шедшего в Америку и почему-то не затонувшего.

Иногда после полуночи Фридрих поднимался с постели и снимал с висевшего на стене зеркала полотнище, которым раньше сам его закрыл: зеркал он не любил. С зажженной свечой в руке он подходил к нему вплотную, разглядывал свое лицо и наводил на самого себя страх, строя гримасы, делавшие его неузнаваемым. Потом говорил сам с собою. Произносил или, как ему казалось, слышал то путаные, то ясные слова. Это были и вопросы, и ответы. Они свидетельствовали о том, что он издавна интересовался одной из самых загадочных и самых страшных проблем — проблемой двойников. На листе бумаги он записал: «Зеркало сделало из животного человека. Без этого зеркала нет ни «я», ни «ты», а без «я» и «ты» нет мышления. Все основные понятия суть близнецы: «красиво» и «безобразно», «хорошо» и «плохо», «твердое» и «мягкое». Мы говорим о «печали» и «радости», о «ненависти» и «любви», о «трусости» и «храбрости», о «шуточном» и «серьезном» и так далее». Отражение в зеркале говорило Фридриху: «Ты расколол себя на «тебя» и «меня», до того как сумел различить, то есть разделить, то есть расколоть отдельные свойства своего существа, которое действует лишь как нечто целое. Пока ты не увидел самого себя в зеркале, ты ничего в мире не увидел».

«Хорошо, что я один на один со своим отражением, — думал Фридрих. — Не нужны мне все те мучительные вогнутые и выпуклые зеркала, которые означают для меня других людей. Вот это зеркало, где живу я, и есть изначальное состояние, и таким образом избегаешь искажений, которым подвергаешься во взорах и словах других людей. Лучше всего молчать или говорить с самим собой, то есть со своим отражением». Так он и поступал до тех пор, пока не увидел однажды вечером, открыв после вечерней прогулки дверь в свою комнату, самого, себя сидящим во плоти за собственным письменным столом. Фридрих оторопел и стал протирать глаза. Он старался как бы искромсать это видение, вонзив в него свой заостренный взгляд, но человек продолжал сидеть на стуле Фридриха, а тот испытал вдруг неведомый ранее ужас и в то же время прилив смертельной ненависти. Схватив в одно мгновение револьвер, он со словами: «Или ты, или я!» сунул его в лицо двойнику. Но и тот сделал то же самое. И не было тут ничего, что делится на две части: на ненависть и любовь; только ненависть и ненависть столкнулись друг с другом.