Атлантический рейс - [53]

С полчаса мы мчимся в гордом одиночестве. Пейзаж за окнами машины уныл и тревожен – все затянуто сизой пеленой. Сейчас в Гане период засухи: выжженное солнцем плоскогорье, кустарники, пожелтевшие пальмы. И куда ни кинешь взгляд, всюду столбы дыма. Горит сухая трава, пылают стройные одинокие пальмы; огонь «выедает» жадными красными языками кустарники и траву, оставляя за собой черные, едко чадящие проплешины.

– Мотор перегрелся, – устало говорит шофер и останавливает машину в небольшой низинке.

Здесь больше зелени, жестко шуршит листьями небольшая кокосовая роща. Мы рады остановке: бешеная гонка утомила нас.

Спустя некоторое время мимо проносится красный автобус. Пассажиры вскакивают, оглушительно кричат, ликуют, а шофер, выпятив грудь, небрежно бросает в нашу сторону окурок сигареты. Но нам уже не до них: захватив аппараты, мы спешим в рощу.

Нет, солнце не выжгло, не остановило здесь жизнь. Мы шагнули под сень пальм и услышали щебетанье и пение множества птиц. Пальмы были невысокими, с густыми кронами. Над нашими головами шумели, хлопотали ярко окрашенные пернатые существа. Приближалась весна, и птицы торопливо сооружали гнезда, развешивая их, как шарики, на пальмовых листьях. Около самого ствола, у основания кроны, разместили свои травяные жилища маленькие, с мизинец, фиолетовые пичуги, немного выше, на «втором этаже», висят шары – гнезда птиц покрупнее, ярко-желтых, со скворца величиной, а на самом верху и по краям листьев виднеются гнезда, похожие на украинские папахи, прицепленные тульей вниз.

Когда-то я неплохо лазал по деревьям. К всеобщему птичьему ужасу, я добрался до основания листьев и сорвал несколько орехов. Внизу, удобно расположившись под кронами пальм, мы взрезали их толстый покров и влили в свои желудки по стакану сладковатого, густого, но очень холодного кокосового молока.

Затем мы совершили небольшую экскурсию к высоким, конусообразным, окрашенным в красный цвет термитникам. Их здесь очень много, больших и маленьких. Как надмогильные памятники, торчат они, привлекая внимание грифов, которые садятся отдохнуть на их острых вершинах. Каждый термитник – многоэтажный дом-небоскреб, населенный множеством насекомых; термиты очень похожи на муравьев, во многом сходен и их образ жизни. Любой ганец говорит о термитах с настоящей ненавистью: насекомые питаются сухой древесиной – и горе тому человеку, чей деревянный дом приглянется обитателям соседнего термитника. Ночь за ночью маленькие, но вооруженные сильными челюстями существа будут выедать сердцевину в балках, досках, бревнах строения. И, наконец, в один день дом, вздымая тучи пыли, обрушивается, мгновенно превращаясь в груду изгрызенной древесной трухи. Термиты выедают сердцевину у телеграфных столбов, и они тоже падают, путая и обрывая провода. С жадностью термиты набрасываются и на железнодорожные шпалы – и поезда рискуют сойти с рельсов. Вот почему в Гане все новые дома, большие и маленькие, строятся только из бетона и шлакоблоков, хотя Гана имеет громадные запасы леса, а цемент приходится ввозить из-за границы.

Шофер машет нам рукой, и мы вновь мчимся по пыльным дорогам Ганы. Дорога взбирается все выше и выше в гору. Здесь больше зелени, прохладнее, по полям бродят стада поджарых коров.

А дорога петляет между холмами, продирается через душные, наполненные сладковатым запахом гнили тропические леса. Она уводит нас все дальше и дальше от океана, вглубь материка. Красная едкая пыль осела на наших лицах, шеях. Она смешалась с потом и разъедает кожу. Эх, если бы броситься сейчас в прохладные воды реки!

И как будто специально для нас между толстыми кряжистыми деревьями, переплетенными паутиной лиан, мелькнула вода. Вольта! Взвизгнули тормоза, автобус остановился. Вот она, широкая, многоводная, неторопливо течет между заросшими деревьями и кустарниками берегами. Выскочив из автомобиля, мы, продираясь сквозь колючий, в пламени красных цветов кустарник, сбежали вниз, к берегу и сделали так, как сделали бы в жаркий день, очутившись на берегу какой-нибудь подмосковной речки: сбросили с себя одежду и бросились в воду. Сильное течение все время сносило нас в сторону, и, чтобы удержаться на месте, мы цеплялись руками за какие-то растения, выглядывающие прямо из воды, стряхивая с их веток маленьких птиц и крупных желтых и зеленых бабочек. Я выбрался из воды первым и, не дожидаясь купальщиков, пошел вниз по течению, присматриваясь, что бы сфотографировать. В двух десятках метров ниже от места, где барахтались мои товарищи, я увидел небольшую отмель и на ней несколько выброшенных водой серых грязных бревен. «Не красное ли дерево?» – подумал я, раздвигая ветки, чтобы получше рассмотреть отмель. Неожиданно одно из бревен зашевелилось, приподнялось на коротких лапах и бросилось в реку.

– Крокодилы! – закричал я, отпрянув от воды.

Купальщики уже были на берегу. Я сосчитал их глазами: все...

На обратном пути заехали в небольшую ганскую деревушку. Был какой-то местный праздник. Вокруг небольшой площадки на длинных нарах сидели празднично одетые мужчины, а в центре танцевали перед ними, изгибались в танце, кружились на одном месте молодые женщины и девушки. Солнце, застрявшее в самом зените, обрушивалось на обнаженные плечи танцовщиц водопадом расплавленных лучей. Но никто, кажется, не замечал жары: барабанщик выкрикивал что-то и ритмично колотил черными палочками в гулкий деревянный барабан; зрители хлопали в ладоши, а девушки старательно выделывали замысловатые африканские «па». Очень хотелось побыть на этом празднике подольше, но время, отпущенное для поездки, кончалось, и мы вернулись в свой автобус.