Атлант расправил плечи. Книга 1. Без противоречий - [45]

Он сделал шаг назад и сказал каким-то странным бесстрастным голосом:

— А ведь мы с тобой — пара негодяев, правда?

— Почему?

— У нас нет никаких духовных идеалов и целей. Мы оба вполне удовлетворены материальным миром.

Она посмотрела на него, не в силах понять его слова. Но его взгляд был устремлен мимо нее, вдаль, в сторону работавшего крана. Она пожалела, что он сказал это. Само по себе обвинение ничуть не волновало ее. Она никогда не была о себе такого мнения и никогда не мыслила такими понятиями, а потому была просто не в состоянии испытывать чувство вины за то, что она такая, какая есть. Но у нее возникла смутная тревога — словно то, что побудило его произнести эти слова, было чревато серьезными последствиями, опасными для него. Он сказал это не просто так, но в его голосе не было никаких чувств — ни раскаяния, ни стыда. Он сказал это безразлично, равнодушно, словно констатируя факт.

Но по мере того как она смотрела на него, опасение исчезало. Он смотрел в окно на свой завод. На его лице не было вины или сомнения, было лишь полное спокойствие, основанное на безграничной вере в себя, в свои силы.

— Дэгни, — сказал он, — кем бы мы ни были, мы движем этим миром, и спасем его тоже мы.

Глава 5. Апогей рода Д'Анкония

Когда Эдди вошел в ее кабинет, первым, что она заметила, была крепко зажатая в его руке газета. Она подняла голову и посмотрела на него — его лицо было напряженным и озадаченным.

— Дэгни, ты очень занята?

— А что такое?

— Я знаю, ты не любишь говорить о нем, но здесь есть кое-что, на что, мне кажется, тебе стоит взглянуть.

Она молча протянула руку и взяла газету.

В статье, помещенной на первой полосе, говорилось о том, что после национализации рудников Сан-Себастьян правительство Народной Республики Мексика вдруг обнаружило: рудники не имеют никакой ценности и абсолютно бесперспективны. Они нисколько не оправдали ни пяти лет, ушедших на разработку, ни многомиллионных затрат. Несколько небольших жил, которые все же были обнаружены, не представляли никакого интереса для дальнейшей разработки — стало предельно ясно, что крупных залежей меди здесь не было и быть не могло. В атмосфере всеобщего возмущения и негодования правительство Народной Республики Мексика в связи с этим открытием проводило одно чрезвычайное заседание за другим. Они чувствовали себя обманутыми, словно их обокрали.

Наблюдая за Дэгни, Эдди заметил, что, закончив читать, она еще долго сидела, глядя на газету. Он знал, что легкий испуг, который он испытал, прочитав эту статью, имел под собой какое-то основание, хотя и не мог сказать определенно, что именно напугало его.

Эдди ждал. Она подняла голову, но не смотрела на него. Ее пристальный, напряженно-внимательный взгляд был устремлен мимо него, словно она пыталась рассмотреть что-то вдали.

Низким, приглушенным голосом Эдди сказал:

— Франциско — не дурак. Каким бы он ни был и независимо от того, насколько глубоко он погряз в безнравственности и порочности — а я уже давно не пытаюсь разобраться, почему это с ним случилось, — он далеко не дурак. Он не мог совершить подобной ошибки. Это просто невозможно. Я этого просто не понимаю.

— А я, кажется, начинаю кое-что понимать. — Она резко выпрямилась в кресле, отчего по ее лицу словно пробежала дрожь, и сказала: — Позвони в «Вэйн-Фолкленд» и скажи этому негодяю, что я хочу с ним встретиться.

— Дэгни, — грустно сказал Эдди с укоризной в голосе, — это же Фриско Д'Анкония.

— Теперь уже не Д'Анкония. Он был им… когда-то.

* * *

Над городом уже начали сгущаться сумерки, когда она шла по улицам, направляясь к отелю «Вэйн-Фолкленд». Эдди сказал, что Д'Анкония готов принять ее в любое удобное для нее время. Высоко под облаками, в окнах небоскребов загорелись первые огоньки. Небоскребы походили на заброшенные маяки, посылавшие слабые, едва заметные сигналы в пустынные просторы моря, где не осталось ни одного корабля. Несколько снежинок, кружась, пролетели мимо темных витрин пустых магазинов и растаяли в грязи на обочине тротуара. Ряд красных фонарей пересекал улицу, уходя в мрачную, пасмурную даль.

Она спрашивала себя, почему ей хочется бежать, почему у нее такое чувство, будто она бежит, но не вниз по улице, нет, — вниз по склону холма под лучами палящего солнца, к дороге на берегу Гудзона, откуда начиналось поместье Таггартов. Она всегда так бежала, когда, крикнув: «Это Фриско Д'Анкония», Эдди бросался вниз по холму к машине, ехавшей вдоль берега Гудзона.

Он был единственным гостем, чей приезд в пору их детства всегда был событием, величайшим событием. Этот забег навстречу друг другу стал для них троих своего рода состязанием. На склоне холма, как раз посредине между дорогой и домом, росла береза. Дэгни и Эдди всегда старались добежать до березы раньше, чем Фриско поднимется к ней вверх по холму. Но каждое лето в день своего приезда Франциско добегал до березы первым. Им никогда не удавалось обогнать его. Франциско всегда побеждал — всегда и во всем.

Его родители были старыми друзьями Таггартов. Он был единственным ребенком в семье и с раннего детства путешествовал по всему свету; говорили, что отец хотел воспитать его так, чтобы он воспринимал весь мир как свой будущий дом, свои будущие владения. Эдди и Дэгни никогда не знали наперед, где Франциско проведет зиму, но раз в год, каждое лето, строгий гувернер привозил его на месяц в поместье Таггартов.