Атлант расправил плечи. Книга 1. Без противоречий - [12]

— Контракт с «Ассошиэйтэд стил» был одобрен советом директоров, — поспешно сказал он. — Линия Сан-Себастьян построена тоже с ведома и одобрения совета. К тому же я не понимаю, почему ты называешь это провалом.

— Потому, что мексиканское правительство собирается при первом удобном случае национализировать ее.

— Это ложь. — Его голос чуть не сорвался в крик. — Это всего лишь грязные слухи. У меня есть надежный источник в самых верхах, который…

— Не стоит показывать, что ты напуган, Джим, — сказала она с презрением.

Он не ответил.

— Сейчас бесполезно паниковать. Единственное, что мы можем сделать, — постараться смягчить удар. А это будет жестокий удар. Потерю сорока миллионов долларов не просто пережить. Но «Таггарт трансконтинентал» выдержала много жестоких потрясений, и я позабочусь о том, чтобы мы выстояли и на этот раз.

— Я отказываюсь, я решительно отказываюсь даже думать о возможности национализации Сан-Себастьян.

Хорошо, не думай об этом.

Некоторое время она молчала. Он сказал, огрызаясь:

— Не понимаю, почему ты из кожи вон лезешь, чтобы помочь Эллису Вайету, и в то же время утверждаешь, что не надо помогать бедной стране, которой никто никогда не помогал.

— Эллис Вайет не просит моей помощи, а мой бизнес состоит не в том, чтобы кому-то помогать. Я управляю железной дорогой.

— До чего же ограниченно ты на все смотришь! Не понимаю, почему мы должны помогать одному человеку, а не целой стране.

— Я не собираюсь никому помогать. Я просто хочу делать деньги.

— Это очень непрактичная позиция. Жажда личного обогащения уже в прошлом. Сейчас всеми признано, что интересы общества в целом должны ставиться во главу угла в любом коммерческом предприятии, которое…

— Долго ты еще собираешься разглагольствовать, чтобы уйти от главного вопроса?

— Какого вопроса?

— Контракта с «Реардэн стил».

Он не ответил. Он молча рассматривал ее. Она, казалось, вот-вот упадет от усталости, ее стройная фигура сохраняла вертикальное положение лишь благодаря прямой линии плеч, а плечи не опускались лишь благодаря сознательно огромному напряжению воли. Ее лицо нравилось немногим: оно было слишком холодным, а взгляд — слишком пристальным. Ничто не придавало ей очарования мягкости и нежности. Она сидела на подлокотнике кресла, и ее красивые, стройные ноги, болтавшиеся перед глазами Таггарта, раздражали его. Они противоречили той внутренней оценке, которую он давал собеседнице.

Она сидела молча, и он был вынужден спросить:

— Ты что, вот так, не раздумывая, решила позвонить и сделать этот заказ?

— Я решила это еще полгода назад. Я ждала, пока Хэнк Реардэн подготовит все для начала производства.

— Не называй его Хэнком. Это вульгарно.

— Его все так называют. Не пытайся сменить тему.

— Зачем тебе понадобилось звонить ему вчера вечером?

— Я не могла связаться с ним раньше.

— Почему ты не подождала, когда вернешься в Нью-Йорк и…

— Потому что я увидела, в каком состоянии Рио-Норт.

— Ну, мне нужно время, чтобы все обдумать, поставить вопрос на рассмотрение совета директоров, проконсультироваться у лучших…

— У нас нет на это времени.

— Ты не дала мне возможности выработать собственное мнение.

— Мне плевать на твое мнение. Я не собираюсь спорить ни с тобой, ни с советом директоров, ни с твоими профессорами. Ты должен сделать выбор, и ты сделаешь его прямо сейчас. Просто скажи: да или нет.

— Опять твои диктаторские замашки…

— Да или нет?

— Вот вечно ты так. Ты всегда все переворачиваешь и сводишь к одному: да или нет. В мире нет безусловных вещей, нет абсолюта.

— Стальные рельсы — абсолют, и мы их либо получим, либо нет. Третьего не дано.

Она ждала. Он не отвечал.

— Ну, так что ты скажешь?

— Ты берешь на себя ответственность?

— Да.

— Валяй, — сказал он и тут же добавил: — Но на свой страх и риск. Я не отменяю заказ, но и не даю тебе никаких гарантий насчет того, что я скажу совету директоров.

— Можешь говорить что угодно.

Она поднялась, чтобы уйти. Он чуть привстал, не желая завершать разговор на столь определенной ноте.

— Надеюсь, ты понимаешь, что понадобится уйма времени, чтобы завершить это дело, — сказал он с надеждой в голосе. — Это все не так просто.

— Ну конечно, конечно, — сказала она. — Я направлю тебе подробный отчет, который составит Эдди и который ты все равно не станешь читать. Эдди поможет тебе подготовить по нему сообщение. Сегодня вечером я уезжаю в Филадельфию. Мне нужно встретиться с Реардэном. У нас с ним впереди много дел. — И добавила: — Это все так просто, Джим.

Она уже повернулась, чтобы уйти, когда он заговорил вновь, и то, что он сказал, показалось ей поразительно бессмысленным:

— Тебе-то хорошо. Для тебя это все вполне нормально. Другие так не могут.

— Как не могут?

— Другие — они человечны, они способны чувствовать. Они не могут посвятить всю свою жизнь железу и поездам. Тебе хорошо, у тебя никогда не было никаких чувств. Ты вообще никогда ничего не чувствовала.

Она остановилась и посмотрела на него. Отразившееся в ее темно-серых глазах изумление постепенно исчезало, уступая место спокойствию, затем в ее взгляде появилось какое-то странное выражение, напоминавшее усталость, но казалось, это было нечто более глубокое, чем сопротивление скопившемуся в ней утомлению.