Ататюрк - [82]

Анкара не развлекается, она дышит, так как чем дольше длится временное затишье боев, тем яростнее становятся сражения на внутреннем фронте.

Внутренние бои

Противники Кемаля не сложили оружия после поражения 1 декабря. Более ожесточенно, чем когда-либо, они продолжали бороться против главнокомандующего-диктатора.

Оппозиция могла даже радоваться расколу в окружении Кемаля. Рефет ушел в отставку с поста министра национальной обороны, ревниво реагируя на власть, приобретенную Февзи, и возмущенный быстротой, с какой Кемаль забыл, как блестяще он организовал реквизиции.

А Рауф хотел бы понять, как может министр труда, это его официальный титул, работать, не имея ни денег, ни инженеров, ни материалов. Это было прекрасным поводом для отставки; одним словом, экс-министр труда стал задумываться над тем, действительно ли ситуация всегда такова, что Кемаль должен сосредоточивать всю власть в своих руках.

Сам же Кемаль не сомневается в этом ни секунды. Во время заседания Великого национального собрания в связи со второй годовщиной его учреждения Кемаль подсчитал число новых врачей, появившихся с 1920 года (пятьдесят два), объявил проект об оседлости кочевников и об открытии факультета права. Тогда как его противники старались защитить свою власть, он уже пытался конструировать будущее страны. «Полная независимость не существует без экономической независимости!» — воскликнул он, отдавая должное крестьянам, «хозяевам нашей земли». Гордость за сделанное, поразительное предвидение — вот что отличало Кемаля от своры его противников, погрязших в политических интригах. А его обращение к крестьянам как к спасителям Анатолии в зале, где несколько десятков депутатов обвиняли его в диктаторстве, имело особый оттенок, связанный с воспоминанием об одном любопытном случае. Это произошло с наступлением ночи на дороге из Алпу в Эскишехир. Кемаль сидел в глубине машины рядом с адъютантом Салихом, а впереди сидели шофер и проводник, анатолийский крестьянин.

«— Знаешь ли ты Мустафу Кемаль-пашу?

— Нет, Салих, я его никогда не видел.

— Что бы ты сделал, увидев его?

— Ну, я поклонился бы ему в ноги!»

С разрешения Кемаля Салих тогда показал крестьянину пашу: «Вот он — Мустафа Кемаль-паша». Крестьянин посмотрел на человека, чье лицо было плохо различимо в сумерках наступающей ночи, и улыбнулся. «Возможно», — ответил он отвернувшись, так как не поверил Салиху.

Несколько позже, когда он увидел мэра Эскишехира, войска, оркестр, вышедшие навстречу машине, крестьянин понял свою ошибку и, когда машина остановилась, хотел уйти. Остановленный Салихом, он не переставал повторять: «Простите меня, если я совершил ошибку». Затем, осмелев, крестьянин попросил снова посмотреть на пашу поближе, при свете. Он приблизился к Кемалю и, как рассказывал Салих, досыта нагляделся на лицо паши. Растроганный Кемаль велел дать ему 25 лир, что было значительной суммой.

Как бы прореагировали на эту историю те, кто считает его диктатором? Кемаль ничего не ожидал от этих людей с короткой памятью, критикующих как его идеи, так и поведение. Кемаль был убежден, что выдержка — единственная возможная преграда против любых злоупотреблений; на первое место он ставил успех своей политики, он даже пытался напомнить оппозиции, как функционировали режимы «модели» Рима и Афин, он ставил точки над «i», доказывая, что внутренний фронт, формируемый всей нацией и страной, намного важнее внешнего фронта; короче, он хотел, чтобы оппозиция успокоилась.

Если оппозиция не хочет смириться с утратой своей власти, Кемаль справедливо считает, что должен иметь свободные руки, чтобы добиться мира. Инциденты неминуемо следовали один за другим. Встречался ли Юсуф Кемаль, министр иностранных дел Национального собрания, отправленный с поручением в Париж и Лондон, с султаном в Стамбуле? Оппозиция кричит об этом не без основания, эта история так же темна, как борода Юсуфа Кемаля. Паша не поставил в известность Национальное собрание об этой миссии и тем более не запрещал Юсуфу встречаться с султаном, лишь ограничился единственным наставлением: «Ты скажешь ему, что Великое национальное собрание признает халифат и хочет, в свою очередь, чтобы халифат признал Великое национальное собрание». Когда же депутаты узнают, что Вахидеддин заявил, что готов принять «одного из представителей нации, управлением которой он гордится», они потребовали объяснений. По поводу признания Национального собрания Вахидеддин заявил, что надо будет подождать: «На нашей земле греки, и только после того, как они покинут Анатолию, можно будет вернуться к этому вопросу; необходимо быть осмотрительным. Это мне посоветовал генерал Пелье» (французский военный комендант). Хусейн Авни и другие оппозиционеры в возмущении топают ногами, их можно понять, а объявление об отъезде министра иностранных дел в Стамбул, Париж и Лондон только подливает масла в огонь.

У правительства, возглавляемого Кемалем, подобные инциденты не вызывали особого беспокойства: после обсуждения результатов встречи с Вахидеддином 156 депутатов проголосовали за доверие при восьми против и двадцати семи воздержавшихся. И тем не менее, когда в начале мая 1922 года правительство потребовало нового обновления закона о полноте власти главнокомандующего, Национальное собрание отказалось его поддержать. Полковник Кара Васыф, бывший представитель анатолийцев в Стамбуле, прервал министра обороны: «Каковы военные планы нашей армии?» «Изгнать врага из страны», — ответил ему Кязым, товарищ по военному училищу, но Кара Васыф не верит ни слову: «Армия не способна перейти в наступление; сегодня она не имеет для этого никаких возможностей. Нас хотят обмануть с этим законом. Ни сегодня, ни завтра армия не сможет начать наступление!» Страсти накаляются, депутаты не понимают, чего хочет Кемаль, тогда как армия действительно топчется на месте. Не ищет ли Кемаль повода, чтобы просто лишить Национальное собрание своих полномочий? Когда Рауф, Февзи и Кязым сообщают ему об отказе Национального собрания, Кемаль, не присутствовавший на голосовании из-за болезни, не теряет самообладания. Армия без главнокомандующего не может существовать, и, нарушая закон, он телеграфирует конфиденциально военачальникам, сообщая им, что ничего не изменилось. Но диктатор отказывается быть диктатором и просит Национальное собрание на следующий день собраться на закрытое заседание. Кемаль не хочет быть одним из тех генералов, кто способен однажды удушить законную власть. Он не хочет соглашаться с Зией Гёкалпом, предвидящим для своей страны латиноамериканскую модель, где власть переходит из рук одного генерала в руки другому. Еще совсем недавно Кемаль заявлял, что турецкая армия полностью доверяет Национальному собранию и уважает его решения. Когда он заявил: «Я был вынужден выполнять функции главнокомандующего, чтобы не подвергать родину опасности, которую представляет отказ снова утвердить закон о полноте власти», Национальное собрание буквально взрывается от возмущенных криков оппозиционеров. Окружив Хусейна Авни и Али Шюкрю, они выхватили пистолеты и холодное оружие, выкрикивая оскорбления. Невозмутимый Кемаль бросает: «Национальное собрание — это не сельская кофейня».