Атаман Золотой - [46]

— Пошто мало ел?

— Не хочу.

— Что хоть случилось-то?

Максим нахмурился.

— Ничего. Не приставай без дела.

Он вышел на крыльцо. Стояла тихая, теплая, душная ночь. Небо неярко светилось звездами. Месяц, какой-то необычно белый, серебрился над горой. Избы мастеровых, слабо освещенные им, выступали из Мрака. В некоторых окнах сквозь ставни виднелась полоска света. В настороженной тишине лишь изредка раздавался стук колотушки, и Максим подумал: «Сторожа надо первым делом убрать». По приказу барина никто в ночной час не смел выходить на улицу.

Мастер вернулся в избу, когда домашние уже спали. Поглядел он на своих детей, лежавших вповалку на полу, и ему сделалось тоскливо, какое-то смутное предчувствие пало на сердце. Вместе с Нарбутовских, Протопоповым, Балдиными он готовил Шайтанку к бунту.

«Что-то с вами, чада, станется, если наше дело не удастся, да если и удастся, так и то всякое может случиться. Начнут разыскивать зачинщиков. Эх, что будет, то и будь. Так и так пропадать».

В окно легонько постучали. Максим достал из-под скамьи топор.

Жена проснулась.

— Куда ты?

— Не твое дело.

— Максим! От меня, от матери твоих детей, таишь? Недоброе ты задумал.

— Что задумал, то и сделаю.

Он вышел из избы, жена за ним. Увидав блеснувший топор, она обняла мужа и заплакала.

— Не губи нас, Максим.

На мгновенье тот заколебался, но тут послышался голос Василия:

— Скоро ты, Матвеич?

Максим оттолкнул жену и быстро зашагал к воротам. Не отошли они и десяти шагов, как их догнал Илюшка.

— Тятя, я с тобой.

— Не сметь!

— Тятя, я все знаю, — сказал Илюшка. — Дозволь!

— Сказано, не сметь!

В это время в доме Ивана Никешева все уже было готово к выступлению. Чтобы не вызывать подозрений, сходились поодиночке.

Весь этот день Андрей был настороже: у ворот дома дежурили посменно Мясников, Никифор и Кочнев. Вечером он послал Ивана разузнать, не выставлен ли караул у господского дома, и, когда тот доложил, что дом усиленно сторожат, Андрей решил выделить несколько мастеровых в обход со стороны сада.

Люди были вооружены чем попало. Приходилось больше полагаться на смелость и внезапность нападения.

Впервые так сильно болел атаман Золотой не своей болью, но в этом не было ничего горького.

— Все, что будет сделано, валите на меня, — говорил он Нарбутовских и Протопопову. — С разбойника один спрос, с вас другой. Вам жить на месте, а я с товарищами — как ветер в поле.

— Верные твои слова, атаман, — сказал Нарбутовских. — Народ жалеть надо. Кто знает, как дело-то у нас обернется. Может, и нам тоже не жить в Шайтанке.

Андрей взглянул Нарбутовских в умные, глубоко запавшие глаза и понял, что тот давно об этом думал и решил, как следует поступить на худой случай.

Мясников сидел на пороге и чистил ружье, Никифор точил кинжал, Иван Никешев — топор.

— Готовы, друзья? — спросил Андрей.

— Готовы, — ответил Протопопов. — Поднимай людей.

Послышался условный стук в окно — это пришли из Талицы братья Балдины.

— Вот и мы. Обманули караул.

Братья принесли с собой четыре ружья и запас пуль.

Около полуночи подошло еще десятка два мастеровых. Последними пришли Василий Карпов и Максим Чеканов.

— Не спят мужики, будто чуют, — сказал Максим.

— Что же, на святое дело идем — всяк придет на подмогу, — отозвался Нарбутовских и, перекрестившись широко, по-кержацки двумя перстами, поднялся с места.

— Не пора ли, атаман?

Андрей тряхнул кудрями.

— Пора!

Он и сознанием и сердцем ощущал себя теперь главой дела, которое считал самым высоким в своей жизни, и это еще больше придавало ему решимости и уверенности в успехе.

Он не сомневался, что народ их поддержит.

Молча, сжимая в руках оружие, шли заговорщики, прячась в тени изб и заборов. Впереди, по левую сторону улицы, на угоре, в тени елей и берез, возвышался барский особняк.

Ефим Алексеевич вернулся накануне из города невеселый. Все ему претило на заводе, хотя все как-будто было по-старому. Как всегда, после завтрака обошел он фабрики с железной тростью и собственноручно расправился с виновными, но без прежнего удовольствия.

Оставшись один, Ефим Алексеевич пытался разобраться в причинах своего душевного состояния. Напряженно глядел он в открытое окно на буйно зеленеющий сад, на закопченные заводские строения, на блестящее зеркало пруда, и ничего путного не мог придумать.

Послышался осторожный стук в дверь.

— Кто там?

— Это я, Павлушка.

— Что тебе нужно?

Лакей вошел с низким поклоном.

— Не стал бы вашу милость беспокоить, кабы не дело неотложное.

Ефим Алексеевич сдвинул брови.

— Какое еще такое неотложное дело? Говори.

— Да боюсь даже и вымолвить.

Рука Ефима Алексеевича потянулась к трости. Павлушка, захлебываясь от страха, бормотал:

— Беда, барин… Своими ушами слышал… Толкуют мастеровые, будто какой-то атаман Золотой приехал на завод…

— Что ты городишь? Какой атаман?

— Разбойничий, ваша милость… Васька Карпов так и сказал: «Скоро атаман Золотой выметет вас отсюда вместе с барином».

— Что ж ты его на конюшню не свел?

— Я было взял его за шиворот, а он меня в скулу ударил и ушел…

— Сыскать немедленно и пороть!.. И этого Золотого разыскать и привести ко мне, а по ночам караулы выставить на улицах, чтобы никто из дворов не выходил… Где Кублинский?