Атаман Золотой - [44]

— Свет не клином сошелся: рядом Билимбай, Ревда. Ревдинские караваны изо всех набольшие, — говорил Кочнев.

— Говорят, лучше всего в Билимбае, — сказал Никифор.

— Все одно, — отозвался Мясников, — была бы работа.

Решили идти наниматься в Билимбай.

— Ну, тогда и я с вами, — согласился Кочнев.

— Думаешь, тебя, сухопарого, возьмут на барку? — насмешливо спросил Никифор.

— Зато я хваткий да верткий. Где силой не возьму, там ловкостью достигну.

— Будем держаться вместе, — сказал Андрей. — Завтра выступаем в поход.

Ему хотелось в этот день побывать в Талице, повидаться с Балдиным.

Так он и сделал. Тот оказался дома и тотчас же спросил про Блоху.

— Похоронил я своего дружка в лесу, когда мы уходили от воинской команды. Умер от раны.

— Эх, жаль мужика. С богатой душой был человек, хоть и нищим жил. К таким людям, как на огонек, идут… Отчего же вы в такое злоключение попали?

— Вольными людьми мы себя называли, не давали спуску начальству, за бедный народ стояли — ну и начальство не дремало. На Чусовой пришлось неравный бой принять. Чуть не все мои товарищи там головы сложили… Страшно и вспомнить.

— Так не тебя ли атаманом Золотым прозвали?

— Меня. Только ты об этом пока — никому ни слова.

Мастеровой посмотрел на него с уважением.

— Доброе дело делал.

— Делал, да что толку. Столько людей погибло…

Они сидели друг против друга, охваченные оба мыслями о минувшем и настоящем.

Андрей поднялся со скамьи.

— Прощай, в Билимбай отчаливаю.

Пахом тоже встал и сказал проникновенно:

— Не уходи в Билимбай: большое дело на череду.

— Какое?

— Покуда не скажу. Видишь, вон вода в котле закипает, так и у нас. Оставайся. Не от себя прошу, от всех мастеровых.

В избе Ивана Никешева шел большой разговор. Начался он с пустого.

— Что ты левой рукой за все берешься? Левша, что ли? — спросил Никифор.

Иван ответил.

— Барин тростью благословил.

— За что?

— За погляд.

— Что ж, на него и взглянуть нельзя?

— То-то и есть, что на нашего барина никак не уноровишь: не глядишь — бьет и глядишь — бьет. Такого зверя еще на свет не родилось.

— Ты бы, Иван, попридержал язык, — вмешалась мать.

— Ничего, бабушка, мы такие же, как вы: тоже из крепостных, — успокоил Андрей и стал расспрашивать дальше.

— Я не первый раз в Шайтанке и слышал о ваших порядках много худого.

— Господин Ширяев такие порядки завел, что, знать-то, по всей Сибири не видано. У нас, как приходит пора свадьбы играть, так девки и парни прячутся кто где, лишь бы барин не прознал. Разве можно это терпеть? Поневоле будешь глядеть на него волком.

— Так вы и терпите, стало быть?

— Куда денешься? Кабы наша воля, давно бы его в пруд спихнули да еще бы гирю к ногам привязали, чтобы не всплыл.

— Не пытались жаловаться на злодея?

— Как не пытались? Писали жалобы. Ванюшку Протопопова, хотя он в этом деле и неповинен был, плетьми стегали до полусмерти. Всех заводских грамотеев исхлестали по подозрению, а толку от жалоб никакого не добились… Такую гадюку надо своеручно удавить…

Иван поглядел на свои могучие кулаки, нахмурился и замолчал.

Вечером пришли соседи: надзиратель Нарбутовских, мастер Чеканов, Василий Карпов, подошло еще несколько человек.

— Позавчера сестру мою господин Ширяев едва не погубил, — сказал Нарбутовских.

— Кто привел ее к барину? Наверно, Алешка?

— Кто больше. Три верных пса у барина: Кублинский, Шагин да Мишка Харлов… Теперь самого-то нет. В Екатеринбург угнал кутить.

— Вот вам бы и согласиться меж собой, пока барина нет, — посоветовал Андрей. — Поодиночке он с любым из вас сладит, а как все заодно будете, это уж сила.

— Кабы нашелся добрый человек, избавил бы нас от этого лютого зверя, весь народ бы ему в ножки поклонился.

Андрей почувствовал, что разговор подходит к роковой грани.

— Все в нашем заводе от мала до велика ненавидят хозяина. Мы слыхали, что по Чусовой назад тому года два гулял атаман Золотой, барки наших заводчиков топил, а бурлаков отпускал на все четыре стороны. Сговаривались мы тогда просить его побывать у нас в Шайтанке и казнить нашего злодея да опоздали: слух дошел, будто воинская команда побила атамана и его людей, будто никого из них и в живых не осталось.

Пожилой мастеровой с выжженным глазом резко ответил:

— Не таковский Золотой, чтобы воинской команде поддаться. Он заговорен и от стрел и от пуль.

Андрей слушал, расстроганный и изумленный. Мастеровой продолжал:

— Он девушку одну от позора спас, заступился за нее. А девица оказалась не простая. Дала она ему колечко в благодарность за спасение и говорит: «С этим колечком тебе никакие беды не страшны, через все стены пройдешь, все двери перед тобой отворятся. И будешь ты через это колечко цел и невредим…» Вот оно как, а ты говоришь: воинская команда. Он кольцо повернул бы — и команде той конец.

— Знали бы мы, что атаман Золотой поблизости, мы бы от мира доверенных к нему послали: приходи, выручи, — сказал Нарбутовских, испытующе глядя на Андрея.

У того спазмы сжали горло. Вот когда пришел его час, вот когда сам народ просит его, ждет от него подвига, вот каким хочет он видеть его. Андрей думал открыться сейчас же, но было как-то неловко перед этими людьми, верившими в его волшебную силу, в то, что во всем ему удача. «Бедным защита» — лучшей похвалы нельзя заслужить в этом мире насилия и неправды. Да, он поможет им, хотя бы это стоило ему жизни.