Атаман Устя - [13]

— Вишь нашъ Ванька какъ повеселѣлъ! замѣтилъ отецъ и спросилъ шутя сына: знаетъ ли онъ, гдѣ они?

— Вотъ послѣ-завтра двинемъ съ зари и какъ солнышко встанетъ — ты и ахнешь отъ того, что увидишь! сказалъ онъ.

Парнишка не спалъ двѣ ночи отъ такого обѣщанья. Дѣйствительно, чрезъ день они на своей телѣгѣ двинулись до разсвѣта. Когда солнце уже поднялось, да когда они тоже взобрались шагомъ на гору, чрезъ которую шла дорога, то Ванька не только ахнулъ, а заоралъ во все горло, а потомъ застылъ, ошалѣлъ… оглядывая небосклонъ…

— Это, дуракъ, Москва! сказалъ отецъ. Москва бѣлокаменная, Москва кормилица, Москва карманщица… Въ ней не житье, а масляница вѣчная…

Но въ этой Москвѣ, которой такъ обрадовались и отецъ, и мать, и онъ самъ, — семьѣ видно не повезло…

Черезъ годъ отецъ Ванькинъ пропалъ… а мать все плакала, и на вопросы мальчика ничего не объясняла…

— Нѣту его! говорила она. И не будетъ, не жди.

Отецъ попалъ въ острогъ, подъ кнутъ и въ Сибирь…

Оставшись одна, мать Ванькина сначала бѣдствовала въ нищетѣ. Затѣмъ она стала отлучаться изъ дому все чаще и приносить домой какія-то травы и сѣмяна, да, накупивъ посуды, бутылей и скляницъ, кипятила травные отвары, дѣлала настойки и продавала. Всякій народъ ходилъ къ ней, бралъ эти отвары и деньги мѣдныя оставлялъ.

Такъ прошло нѣсколько дѣтъ. Когда Ванька подросъ, и ему было уже подъ двадцать лѣтъ — онъ зналъ, что мать — знахарка, и самъ зналъ, какія травы какъ варить и отъ какой хворости какую кому давать. Знахаремъ сдѣлаться умному малому было нетрудно. Всѣ лютыя хворости людскія его мать раздѣляла больше только на три разныя, которыя были: огневица, холодушка и краль. Такъ обучился распознавать быстро и Ванька, помогая матери. Онъ ясно различалъ у больного сразу, холодушка у него или огневица. Но распознать краль онъ долго не могъ, пока не замѣтилъ, что мать все разныя крали находитъ и лѣчитъ людей. Тогда Ванька, не будь глупъ, рѣшилъ, что всякая людская хвороба, которая не огневица и не холодушка — есть краль. Но онъ въ знахарствѣ пошелъ дальше матери и уже дѣлилъ краль на большую и малую, на краль въ самомъ нутрѣ и на краль верхнюю, на всѣхъ частяхъ тѣла, на рукѣ ли, спинѣ, въ глазу, въ носу, въ горлѣ… Все это была краль! Эта болѣзнь давала больше денегъ, больныхъ этою болѣзнью было видимо-невидимо и малую краль, отъ которой и лѣчить бы не стоило, — Ванька лѣчилъ даромъ и всегда вылѣчивалъ. Зато вылѣченный имъ, случалось, тутъ же заболѣвалъ другой хворостью и тоже лѣчился, но уже за деньги. Малому было 20 лѣтъ, когда вдругъ свалилась и заболѣла сама его мать… Ванька не перепугался, ибо былъ увѣренъ, что она сама себя вылѣчитъ, какъ нипочемъ. Но мать лежала и не хотѣла сказаться: огневица у нея, холодушка или краль… И не захотѣла она выпить ни единаго глотка изъ своихъ отваровъ. Черезъ двѣ недѣли женщина уже заговаривалась, лежа въ углу горницы безъ движенья, не узнавая ни сына, ни дочери. А еще черезъ недѣлю Ванька похоронилъ мать, и они остались вдвоемъ съ молодой сестренкой круглыми сиротами.

Ванька не запропалъ — варилъ тѣ же травы и продавалъ… Но недолго… Надоѣла ему его жизнь въ кривой, узкой и грязной улицѣ… Потянуло его погулять по свѣту божьему. Не мало онъ съ восьми лѣтъ проѣхалъ въ телѣгѣ сотенъ верстъ и зналъ, что не одна Москва на свѣтѣ. Краше она многихъ, а можетъ и всѣхъ городовъ, — да прискучила. Часто собирался Ванька распродать свой скарбъ и, купивъ лошадь да телѣгу, — двинуться, куда глаза глядятъ. Сестренка уже пятнадцати лѣтъ, которая Ванькѣ казалась не Богъ вѣсть какой удивительной дѣвченкой — была, въ дѣйствительности, красавицей.

Повадились скоро около домишки двухъ сиротъ болтаться какіе-то неказистые люди… Двое стали, за отсутствіемъ Ивана-знахаря — какъ его звали въ улицѣ — навѣдываться къ дѣвушкѣ и уговаривать ее бросить брата и убѣжать. Горы золотыя сулили они, но сестренка робѣла и все брату пересказывала.

Ванька не стерпѣлъ… Въ одну темную ночь, когда къ сестрѣ чрезъ огородъ пробирался одинъ изъ этихъ молодцовъ, Ванька наскочилъ на него, сшибъ съ ногъ, сѣлъ верхомъ и полыснулъ его ножемъ. И не пикнулъ гость ночной. Затѣмъ хрипящаго взялъ онъ за ноги, отволокъ подальше отъ дома и бросилъ среди переулка. Молодецъ, однако, опасно раненый, но не убитый, — выздоровѣлъ и подозрѣвалъ Ваньку.

Заохали и въ кварталѣ заговорили и тоже думали всѣ на Ваньку;- дѣла были не хороши. Никто уже не шатался около нихъ и не смущалъ сестренку; но сосѣди все судили, что Ваньку посадятъ въ острогъ.

Наконецъ, однажды черезъ мѣсяцъ явился къ Ванькѣ баринъ, ласково заговорилъ, потомъ угостилъ, потомъ денегъ далъ рубля съ три… А придя еще раза два и посидѣвъ въ горницѣ Ваньки — однажды, подъ вечеръ, прямо бухнулъ:

— Продай мнѣ сестренку!

Ванька глаза вытаращилъ! Но не долго. Еще и ночь не совсѣмъ пришла на дворъ, какъ Ванька понялъ всѣ рѣчи, которыя держалъ этотъ баринъ. Преумно сказывалъ онъ, а Ванька слушалъ и почти облизывался отъ удовольствія.

Надо было выбирать — уступить сестренку или садиться въ острогъ по обвиненію въ душегубствѣ.

Представлялось ему сразу получить почти столько, сколько онъ съ трудомъ въ годъ зарабатывалъ отварами да настойками.