Атаман Семенов о себе. Воспоминания, мысли и выводы - [49]

Перед началом наступления генерал-лейтенант Никонов, мой помощник по военной части, обратил внимание на чисто формальную ненормальность в области существовавшей в отряде иерархии. Будучи в чине есаула, я имел в своем подчинении генералов и штаб офицеров, в отношении которых являлся их непосредственным или прямым начальником. Чтобы обойти неловкость подчинения мне старших в чине, высший командный состав отряда обратился ко мне с просьбой принять на себя звание Атамана О. М. О. Мое согласие сгладило все неловкости, так как если я имел незначительный чин, будучи, в сущности, еще молодым офицером, то мой престиж, как начальника отряда и инициатора борьбы с большевиками, принимался в отряде всеми без исключения и без какого-либо ограничения. Отсюда произошло наименование меня — Атаман Семенов. Впоследствии это звание было узаконено за мной избранием меня Походным Атаманом Уссурийского, Амурского и Забайкальского войск. После ликвидации омского правительства и гибели атамана Дутова войсковые представительства казачьих войск Урала и Сибири также избрали меня своим Походным Атаманом.

В отряде не было ни одного офицера Генерального штаба, поэтому приходилось действовать по обстановке, не разрабатывая предварительных оперативных соображений, тем более что гражданская война для всех нас была вновь, и только последующий опыт научил нас давать правильную оценку своеобразных приемов и элементов такого рода войны. Во главе штаба отряда стоял полковник Нацвалов, под руководством которого работали в оперативном отделении сотник Сергеев — обер-квартирмейстер штаба отряда и подъесаул Мунгалов — в качестве его помощника. Военно-административная часть отряда была сосредоточена в инспекторском отделении, во главе которого стояли дежурный штаб-офицер войсковой старшина Вериго со своим помощником подпоручиком Поптовичем. Весь тыл отряда находился в твердых руках полковника Оглоблина, которому приходилось, помимо своей прямой задачи устройства тыла и снабжения отряда всем необходимым, зорко следить за действиями китайских властей, находившихся в тесных и оживленных сношениях с красным командованием.

7 апреля 1918 года я отдал приказ о наступлении вдоль линии Забайкальской железной дороги. Начатое наступление встретило сильное сопротивление красных. Большевистское командование согнало против нас все силы, какие было возможно собрать не только в Восточной, но и в Западной Сибири. Задача большевиков заключалась в полной изоляции отряда от его базы в Маньчжурии, что казалось легкодостижимым при незначительной численности его, для того чтобы совершенно уничтожить «маньчжурскую пробку». Для осуществления этого плана ими был создан так называемый Восточный, или Семеновский, фронт, которым командовал Лазо, бывший прапорщик, офицер штаба Уссурийской казачьей дивизии. Начальником штаба у него был Генерального штаба генерал-майор барон Таубе, бывший заведующий передвижением войск штаба Иркутского военного округа.

Несмотря на подавляющее превосходство в силах противника, мне удалось в короткий срок углубиться более чем на двести верст на территорию Забайкалья. Красные были отброшены за реку Онон. Ононский железнодорожный мосту станции Оловянная большевики взорвали. Онон широко разлился, вскрывшись ото льда, что затрудняло нашу коммуникацию, вытянутую на сотни верст и не имевшую решительно никакой защиты против внезапного нападения конницы противника на наш тыл. Единственным выходом из могущего в этом случае создаться критического положения было бы решение оторваться от железнодорожной линии, бросив все находившееся в вагонах, и, повернув на юг, уйти через Кулусутай в Монголию, на Ке-рулен, откуда через Ганчжур снова выйти на линию КВЖД.

Отсюда вытекала необходимость усилить обеспечение нашего левого фланга, чтобы не быть отброшенным от пути на Монголию.

Овладение нами рубежом реки Онон и дальнейшее продвижение в глубь Забайкалья сильно взволновало красных, спешно приступивших к формированию конницы из военнопленных мадьяр с целью отрезать меня от Маньчжурии и бросить се на путях нашего отхода в Монголию-Уверенность большевиков в вынужденном моем отходе на Монголию базировалась на заключенном ими с китайцами соглашении разоружить мой отряд и интернировать его в случае нового моего появления в Маньчжурии. Предвидя вес это, я все же вынужден был с боем отходить на нашу маньчжурскую базу по линии железной дороги именно потому, что это направление должно было считаться противником наименее вероятным путем нашего отхода. Отступая под напором красных, мы каждый шаг родной земли отдавали с боем, имея ежедневные столкновения с противником на протяжении времени с 7 апреля по 21 июля включительно. Эти три месяца непрерывных тяжелых боев измотали совершенно даже лучшие части отряда, не говоря уже о пехоте, укомплектованной китайцами. Участились беспорядки в полках и попытки уйти с оружием за границу настолько, что понадобилась организация специальной военно-полицейской команды для задержания дезертировавших китайцев и отобрания у них оружия. По мере приближения к границе Маньчжурии мы вынуждены были сокращать длину фронта, потому что ряды отряда редели с прогрессирующей быстротой. Никакие меры не могли остановить убыли в отряде, потому что каких-либо пополнений ожидать было невозможно и неоткуда. Формирование генералом Хорватом отрядов в Харбине, при условии мирного существования этих отрядов в большом городе, оттянуло в тыл весь малоактивный элемент, предпочитавший Харбин опасностям и неудобствам походной боевой жизни в отряде.