Астронавт. Необычайное путешествие в поисках тайн Вселенной - [105]

Сериал «Теория Большого взрыва» имеет огромную популярность. В среднем каждую неделю он собирает 20 млн зрителей и всегда будет распространяться по подписке. Вероятнее всего, большинство людей знают меня по этому сериалу, а не из-за того, что я когда-либо делал на орбите. Продюсеры и актеры «Теории Большого взрыва» — милейшие люди, с которыми очень приятно работать, и они так радовались, вписав свое шоу в историю освоения космоса. Через 20 лет после эпизода «Симпсонов» «Гомер в глубоком космосе» НАСА снова появилось на телевидении в самом популярном комедийном сериале, но теперь уже не в качестве объекта для шутки, а как звезда шоу. Возможно, появление в эпизодах ситкома не кажется таким уж большим делом по сравнению с полетом на орбиту высотой в 550 км, но для меня это было важно. С самого начала моя страсть к космосу была сформирована тем, как астронавты были показаны в средствах массовой информации и поп-культуре. Я наблюдал вместе с Уолтером Кронкайтом[45] посадку на Луну, листал старые номера Life, шел в кино на «Парней что надо» и «Аполлон-13», и все это меняло меня, изменяло то, что я чувствую, когда смотрю в небо и мечтаю туда полететь. Я помню об этом каждый раз, когда у меня появляется возможность выступить перед аудиторией.

Благодаря «Теории Большого взрыва» я попал на МКС на телевидении, но в реальной жизни мне так и не довелось ее посетить. Говорят, что к каждому полету надо относиться так, будто он последний. Ценить его. В конце моего последнего выхода в открытый космос во время 125-й экспедиции, паря над грузовым отсеком и глядя на проплывающую внизу планету, я испытал чувство, которое, возможно, никогда больше не повторится. Какой-то голос у меня в голове сказал: «Посмотри на все это хорошенько, потому что это в последний раз». Так и вышло, и я на это не в обиде.

Несколько месяцев после 125-й были разговоры о том, что, возможно, я приму участие в одном из последних полетов шаттлов, возможно даже в самом последнем, но реальностью эти разговоры так и не стали. У меня был один шанс вернуться. В апреле 2010 г. НАСА предложило мне принять участие в долговременной экспедиции на МКС, полететь туда вместе с русскими на «Союзе». Присутствие там астронавта было необходимо. Мне предстояло провести много времени в отрыве от семьи, но, по крайней мере, сама работа была в Хьюстоне. Я всегда был рядом во время важных событий в моей семье, например дней рождения, а также тренировал команды Малой бейсбольной лиги. Когда мне предложили длительный полет, я занялся подсчетами. Моя дочь была в 11-м классе, а сын — в 9-м. Следующие два года больше половины времени мне предстояло провести очень далеко, по большей части — в России, а потом я отправился бы в космос на шесть месяцев. Если бы я никогда не летал в космос или был менее удовлетворен тем, что сделал во время своих полетов, я бы ухватился за эту возможность. Я высчитал, что вернусь с орбиты за неделю до того, как Даниэль закончит школу. Я пропущу отъезд Габби в колледж. Я пропущу все. Мне было трудно принять решение.

Отказываться от полета — это далеко не общепринятая практика. В НАСА ты принимаешь то назначение, которое тебе дают. Если ты отказываешься от него, ты даешь руководству понять, что твои дни как астронавта сочтены. Тогда я об этом не знал — или, возможно, знал и еще этого не принял, — но мое время в Хьюстоне заканчивалось. Конец наступил скоро.

Год спустя, 8 июля 2011 г., в 11:29 мы с Габби стояли около центра «Аполлон — Сатурн V» на территории, известной как Банановая бухта, и наблюдали за приготовлениями к последнему полету в 30-летней программе Space Shuttle. «Атлантис» стоял на стартовой площадке 39А, готовый доставить экипаж STS-135 на орбиту и отвезти годовой запас одежды, продуктов и оборудования астронавтам на МКС. То, что происходило, казалось мне совершенно невероятным. Попав в НАСА в 1996 г., я думал, что слетаю в космос по крайней мере раз шесть. Программа Space Shuttle процветала. Космический челнок был синонимом космических полетов. Не было никаких причин думать, что все это когда-нибудь закончится. Но так случилось, и что это значит? Мы должны были отпраздновать достижения шаттлов? Огорчиться, что они не оправдали наших ожиданий? Я не знал, что должен ощущать по этому поводу. Думаю, никто не знал.

Последний старт шаттла сопровождался обычными передовицами в газетах и врезками в выпусках новостей, где говорилось, почему мы летим в космос и окупились ли наши расходы на шаттлы. Когда USA Today опубликовала обзор триумфов и трагедий программы Space Shuttle, один из моих друзей дал мне его прочитать. В список трагедий, конечно, вошли катастрофы «Челленджера» и «Колумбии» и 14 погибших. В качестве триумфа программы Space Shuttle статья назвала следующее: 17 мая 2009 г. на высоте 550 км над поверхностью Земли астронавт Майкл Массимино положил свою одетую в перчатку руку на сломанную ручку, мешающую ремонту, и оторвал ее от космического телескопа имени Хаббла, стоящего $1,5 млрд. Только астронавт мог сделать это.

Я чувствовал себя польщенным, но на самом деле статья говорила не обо мне. Автор пытался подчеркнуть важность работы астронавтов. Он пришел к тому же выводу, к какому пришли мы, работая над непилотируемой миссией к «Хабблу». Непилотируемые космические полеты — великолепный первый шаг, автоматические лунные станции и марсианские роверы — это отличные инструменты для того, чтобы провести первоначальную разведку, но, чтобы заниматься исследованиями, нужны люди. Все, что было сделано в экспедициях к «Хабблу» — замена приборов на более новые, ремонт спектрографа и даже отрывание этой самой ручки, — было невозможно без астронавтов, и мы не могли сделать этого без шаттлов.