Астрид и Вероника - [46]

Вероника вытянула из-за воротника рубашки нефритовый кулон. Расстегнула замочек, показала Астрид, как просвечивает камушек на солнце:

— Смотрите, Астрид.

Старушка подалась к ней, их головы соприкоснулись.

— Если глядеть не только глазами, но и сердцем, то увидите землю. И океан. Горы и небо. Людей. Всю Вселенную. — Вероника протянула кулон Астрид, та провела пальцами по его гладкой поверхности. — Я не носила его с того дня, когда погиб Джеймс, — продолжала Вероника, — потому что сердце свое потеряла. И видеть мне было уже нечего. — Она вновь надела кулон. — А с сегодняшнего дня я снова его ношу. И мне кажется, я снова вижу… вижу красоту вокруг.

Астрид обратила к ней лицо.

— Да, — откликнулась она, — красота вокруг и правда есть. Нужно лишь, чтобы сердце ожило, и тогда ее видишь в чем угодно.

Они еще немного погуляли по тихим безлюдным улицам и пустились в обратный путь.

Деревенский пансион, где Вероника наметила перекусить, помещался в крепком старом деревянном доме, выкрашенном в бледно-желтый цвет. Прочие постройки в деревне были традиционного, ржаво-рыжеватого цвета. Так что пансион казался пчеломаткой среди роя рабочих пчел. Он и стоял посреди пышного сада в полном летнем цвету, а вокруг краснели остальные деревенские постройки. Вероника поставила машину за воротами пансиона, и они с Астрид медленно пошли по дорожке ко входу. Справа пестрел небольшой огородик, где росли петрушка, укроп, базилик, лук-резанец. По всему фасаду свисали штокрозы, обрамляя и дверь. На крыльце спал крупный серый кот, а рядом, в траве, бесстрашно расхаживала трясогузка. В пансионе царила тишина — ни в вестибюле, ни в коридоре ни души. Но в столовой им навстречу сразу же вышла официантка — подтянутая женщина с приветливой улыбкой. Вблизи оказалось, что она далеко не молода, но бодра и энергична. Заговорила она с легким иностранным акцентом, и он да еще ярко-рыжие, выкрашенные хной волосы придавали ее облику нечто чужеземное, особенно на фоне старого почтенного пансиона.

— Предлагаю вам пообедать в зале, а кофе пить в саду, — сказала она.

Вероника и Астрид согласились и устроились за столом.

Астрид сказала официантке, кивнув на спутницу:

— У Вероники нынче день рождения.

Официантка всплеснула руками и с неподдельной радостью воскликнула:

— О, как замечательно! Тогда я принесу вина, отметить. — И уже направляясь в кухню, бросила через плечо: — За счет заведения, конечно!

Скромно обставленная столовая выглядела просторнее, чем было на самом деле. Столы и стулья, как водится, были выкрашены в бледно-серый цвет, деревянный пол — тоже. Занавесок на окнах не имелось, зато на каждом подоконнике стояло по несколько гераней в горшочках. Обстановка была ненавязчивая, уютная и в то же время как бы вне времени — казалось, здесь годами ничего не меняется, люди приходят поесть и уходят, а деревянный пол и герани на окнах все те же, что и сто лет назад. Сейчас на весь зал было только двое посетителей — Астрид и Вероника.

Поставив рюкзачок на пол, Вероника вспомнила: она же пропустила звонок. Извлекла телефон, прослушала сообщение на автоответчике, лицо ее смягчилось, она заулыбалась.

— Отец звонил, — сказала она, убирая телефон. — Поздравить.

Официантка принесла маленький поднос с двумя бокалами игристого вина.

— С днем рождения! — произнесла она, ставя их на стол.

Астрид подняла бокал.

— С днем рождения, Вероника! Надеюсь, сегодня вы придете ко мне на ужин. Подарок-то я с собой не взяла.

Вероника с улыбкой кивнула.

Меню в этом ресторанчике не было. Все закуски стояли на круглом столе в дальнем конце помещения — бери что вздумается. Был тут домашний ржаной хлеб и гренки из него, сливочное масло. В можжевеловой плошке — норвежский сыр на сыворотке, светло-коричневый и мягкий. Миска жареных лисичек, салат из зелени и цветочных лепестков. Крутые яйца, нарезанные половинками. Вазочка с икрой белухи, маринованная селедка двух видов. Мелкий молодой картофель с укропом. Положив еду на тарелки, Астрид и Вероника вернулись за стол.

Когда они покончили с закусками, в зал вошли новые посетители, мужчина и женщина. Пара разговаривала по-английски. Может, американцы, решила Вероника, прислушавшись.

— Когда я была маленькой, — начала Вероника, поворачивая бокал в пальцах, — мне казалось, что папа может все. Что ему по силам вылечить любую боль, сделать мой мир простым, понятным и надежным. Мы всегда были вдвоем — двое во всем мире. Но я никогда не задумывалась, что он за человек. Просто папа, и все. А отец позволял мне верить, будто главная цель его жизни — забота обо мне, о том, чтобы у меня все было хорошо.

— Хороший, любящий отец, — произнесла Астрид. От вина она разрумянилась, и Вероника вновь увидела, как в старческом лице проступает былая красота. — Родители наделены безграничным могуществом. Они способны и защитить от любой боли, и причинить эту самую боль — сделать больнее, чем кто бы то ни было. А детьми мы принимаем все как должное. Может, думаем — лучше что угодно, чем если сбудутся худшие наши страхи. — Взгляд ее переместился за окно, где в летнем зное не проносилось ни ветерка. — А больше всего мы в детстве боимся одиночества. Боимся, что нас бросят. Но достаточно принять мысль о том, что ты всегда один и будешь один, — начинаешь смотреть на мир по-другому. Учишься ценить мелкие радости, небольшие проявления доброты. И благодарить за них. А со временем и вовсе понимаешь, что бояться нечего. А вот за что быть признательной — этого видишь и находишь вокруг все больше. — Астрид сделала последний глоток и добавила: — У меня ушла вся жизнь на то, чтобы это понять. Вероника, пусть у вас это получится быстрее.