Ассистент - [41]

Теперь с крутой сопки, которая была всегда, по грунтовому отвороту, которого никогда не было, мчался под прямым углом к Байкальскому тракту большегрузный самосвал, затаренный под завязку желтым песком. Успеет или не успеет?

А они уже целовались взасос, и итальянский кобель, поправ остатки приличий, уже запустил руку под одежду и тискал, как тесто мял, грудь московской сучки…

Смерть им! Смерть!!!

Водиле, коренному сибиряку, снилось что-то невнятное, бессюжетное, но приятное. И мама была жива, и сам он был маленьким, пятилетним — ковырял песочек в песочнице, безобидный такой… Мне стало его жаль. Он-то при чем? Пусть живет. Ладно.

«КамАЗ» чуть-чуть, незаметно для глаза, притормозил. И я заволновался: успеет или не успеет?

Итальянец с москвичкой не отрывались друг от друга уже несколько минут. Пусть целуются. Пусть умрут в объятиях. Красивая, романтическая смерть.

Но все-таки успеет или не успеет?

Самосвал, груженный желтым песком, успел. На звуковой почти скорости врезался в бок иномарки ровнехонько в заднюю дверь. Тонкий металл деформировался, сплющился, и легковой автомобиль, как пушинку, бросило через кювет, на голые осины и березы, на черные кроны хвойных деревьев. Несколько раз перевернуло…

Водитель чудом почти не пострадал. Десяток ушибов и царапин не в счет. Он успел выбраться из машины до того, как она загорелась. Мгновенно. Он стоял в десятке шагов и смотрел, как огонь пожирает тела Марко и Катерины, а души их вместе с клубами смрадного дыма и копоти поднимаются в черные, усыпанные звездами небеса… Красивая смерть, романтическая… Мне стало их немного жаль, но — сами виноваты…

Самосвал отечественной фирмы «КамАЗ» попросту исчез, впрочем, его никогда и не существовало. А водитель существовал. Сонный, очумевший, не понимающий, что произошло, он достал сотовый и стал набирать короткий номер. Вероятно, загробного мира, чтобы там готовились к торжественной встрече новопреставленных… Хотя, почему загробного? Нечего хоронить будет в гробу. В Москву и Рим отправят урны со смешанным прахом москвички, римлянина и синтетической обшивки салона недорогой японской иномарки… Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Мне сделалось неловко за собственный цинизм. Я захотел проснуться, но не смог, потому что не спал. Я витал над пожарищем — лес вокруг занялся, и одновременно лежал в своей квартире на третьем этаже стандартной хрущобы. Сквозь потолок, два жилых этажа и шиферную крышу я видел звездное небо. Вечернее еще. Даже не глядя на часы, я знал, что нет десяти.

А звезды были далеко-далеко, за многие миллиарды парсеков, и одновременно — рядом, рукой дотянуться можно…

И сон был не совсем сон, хотя и сон тоже…

И я был не совсем я, хотя оставался самим собой и в постели своей квартиры, и в образе бестелесного духа, витавшего над Байкальским трактом, над погребальным костром…

ГЛАВА 21 Форверц, Андрэ!

Звонок на сотовый не застал меня врасплох. Я чуть привстал и заранее взял телефон со столика у дивана. Я знал, кто ищет в записной книжке мой номер, но не подозревал, какую мелодию исполнит на этот раз мой непредсказуемый электронный аппарат. Хорошо бы, что-нибудь в тему.

И он не обманул ожиданий, заиграл, глухо бухая ударными и подвизгивая духовой медью, похоронный марш по Марко и Катерине. Я не сразу нажал кнопку с зеленой трубкой, послушал, проникся скорбью… Чушь, конечно. Мне просто приснился сон. Сон и только. Если бы сны имели обыкновение сбываться, мир давно бы перестал существовать. Мало ли что привидится раздраженному, злому человеку? Я, например, когда переем на ночь жирного или, хуже того, с перепоя, регулярно вижу во сне Светопреставление в таких, порой, извращенно-садистских формах, что Иоанн Богослов со своим Апокалипсисом отдыхает, не серьезнее он пацаненка в песочнице с игрушечной лопаткой…

Я взглянул на дисплей. Так и есть — Анна Ананьева, переводчица-москвичка.

— Слушаю вас, Анна.

— Добрый вечер, Андрей.

Ага, добрый… Двух человек я только что укокошил и спалил живьем. Пусть и во сне. Добрее не бывает.

— Хотя, как сказать, добрый… — продолжила переводчица, будто меня телепатически подслушав. — Дело в том, что директор фильма уволен…

— Я слышал эту историю.

— У французов, кстати, в штатном расписании нет никакого директора, есть помощник исполнительного продюсера… Так вот, завтра из Парижа вылетает в Москву новый, чех по национальности, со знанием русского языка и российских условий. Но пока он доберется до Иркутска, мадемуазель Каро выкручивается одна… Как у вас, Андрей, с подготовкой улицы?

— Все о’кей, — блеснул я своим отсутствующим английским.

— Хорошо. Если вы свободны… — Анна Ананьева сама себя перебила: — Нет, надо рассказать все по порядку. Два часа назад режиссер с оператором-постановщиком были на натуре, которую будут снимать сразу после вашей улицы, тем же утром. Оператор требует, чтобы в одном месте росло три елки.

Я не мог уяснить, что им от меня-то надо?

— Ну и пусть растут. Я-то при чем?

— Там их нет, — пояснила москвичка нервно. — Надо их где-нибудь поблизости срубить…

— Срубил он нашу елочку под самый корешок! — пропел я прочувственно.